Небо, быть можетъ, и можетъ, но Небо отвѣтить не хочетъ,
Не можетъ сказать Человѣкъ ничего.
Сердце слѣпое безумствуетъ, молитъ, провидитъ, пророчитъ,
Кровью оно обливается, бьется—зачѣмъ? Для кого?—
5 Все для тебя, о, любовь,
Красный мнѣ пиръ приготовь.
Рощи мнѣ розъ расцвѣти, въ этихъ пропастяхъ мертво-синихъ,
Между жемчужностей зорь, и межъ хрусталями дождей,
Краснаго дай мнѣ вина, перелившейся крови испей,
10 Вмѣстѣ сверкнемъ, пропоемъ, и потонемъ какъ тѣни въ пустыняхъ.
Небо, быть может, и может, но Небо ответить не хочет,
Не может сказать Человек ничего.
Сердце слепое безумствует, молит, провидит, пророчит,
Кровью оно обливается, бьётся — зачем? Для кого? —
5 Всё для тебя, о, любовь,
Красный мне пир приготовь.
Рощи мне роз расцвети, в этих пропастях мёртво-синих,
Между жемчужностей зорь, и меж хрусталями дождей,
Красного дай мне вина, перелившейся крови испей,
10 Вместе сверкнём, пропоём, и потонем как тени в пустынях.
Лишь цѣпи взявъ, и окрутившись ими,—
Такъ свитъ удавъ, по дереву, кругомъ,—
Я вижу міръ—какъ въ нѣкомъ дальнемъ дымѣ,
И я живу—моимъ стозарнымъ сномъ.
5 Но цѣпи тѣ я принялъ добровольно,
И радостенъ душѣ глухой ихъ звонъ.
Привѣтъ тюрьмѣ. Очамъ раскрытымъ больно:—
Такъ свѣтелъ мой безмѣрный небосклонъ.
Лишь цепи взяв, и окрутившись ими, —
Так свит удав, по дереву, кругом, —
Я вижу мир — как в неком дальнем дыме,
И я живу — моим стозарным сном.
5 Но цепи те я принял добровольно,
И радостен душе глухой их звон.
Привет тюрьме. Очам раскрытым больно: —
Так светел мой безмерный небосклон.
