пережитыми, и частичными указаніями возсоздающій въ другихъ впечатлѣніе видѣннаго имъ цѣлаго. Я сказалъ бы также, что декадентъ, въ истинномъ смыслѣ этого слова, есть утонченный художникъ, гибнущій въ силу своей утонченности. Какъ показываетъ самое слово, декаденты являются представителями эпохи упадка. Это люди, которые мыслятъ и чувствуютъ на рубежѣ двухъ періодовъ, одного законченнаго, другого еще не народившагося. Они видятъ, что вечерняя заря догорѣла, но разсвѣтъ еще спитъ гдѣ-то за гранью горизонта; оттого пѣсни декадентовъ—пѣсни сумерекъ и ночи. Они развѣнчиваютъ все старое, потому что оно потеряло душу и сдѣлалось безжизненной схемой. Но, предчувствуя новое, они, сами выросшіе на старомъ, не въ силахъ увидѣть это новое во-очію,—потому въ ихъ настроеніи, рядомъ съ самыми восторженными вспышками, такъ много самой больной тоски. Типъ такихъ людей—герой Ибсеновской драмы, строитель Сольнесъ: онъ падаетъ съ той башни, которую выстроилъ самъ. Философъ декадентства—Фридрихъ Ницше, погибшій Икаръ, сумѣвшій сдѣлать себя крылатымъ, но не сумѣвшій дать своимъ крыльямъ силу вынести жгучесть палящаго всевидящаго солнца.
Глубоко неправы тѣ, которые думаютъ, что декадентство есть явленіе реакціонное. Достаточно прочесть одно маленькое стихотвореніе Бодлэра, „Prière“, чтобы увидѣть, что здѣсь мы имѣемъ дѣло съ силой освободительной.
Хвала великому святому Сатанѣ! |
Равнымъ образомъ глубоко заблуждаются тѣ, которые думаютъ, что символическая поэзія создана главнымъ образомъ французами.
Это заблужденіе было обусловлено несправедливой гегемоніей французскаго языка, благодаря которой все, что пишется по французски, читается немедленно большой публикой, между тѣмъ какъ талантливыя и даже геніальныя со-
пережитыми, и частичными указаниями воссоздающий в других впечатление виденного им целого. Я сказал бы также, что декадент, в истинном смысле этого слова, есть утонченный художник, гибнущий в силу своей утонченности. Как показывает самое слово, декаденты являются представителями эпохи упадка. Это люди, которые мыслят и чувствуют на рубеже двух периодов, одного законченного, другого еще не народившегося. Они видят, что вечерняя заря догорела, но рассвет еще спит где-то за гранью горизонта; оттого песни декадентов — песни сумерек и ночи. Они развенчивают всё старое, потому что оно потеряло душу и сделалось безжизненной схемой. Но, предчувствуя новое, они, сами выросшие на старом, не в силах увидеть это новое воочию, — потому в их настроении, рядом с самыми восторженными вспышками, так много самой больной тоски. Тип таких людей — герой Ибсеновской драмы, строитель Сольнес: он падает с той башни, которую выстроил сам. Философ декадентства — Фридрих Ницше, погибший Икар, сумевший сделать себя крылатым, но не сумевший дать своим крыльям силу вынести жгучесть палящего всевидящего солнца.
Глубоко неправы те, которые думают, что декадентство есть явление реакционное. Достаточно прочесть одно маленькое стихотворение Бодлэра, „Prière“, чтобы увидеть, что здесь мы имеем дело с силой освободительной.
Хвала великому святому Сатане! |
Равным образом глубоко заблуждаются те, которые думают, что символическая поэзия создана главным образом французами.
Это заблуждение было обусловлено несправедливой гегемонией французского языка, благодаря которой всё, что пишется по-французски, читается немедленно большой публикой, между тем как талантливые и даже гениальные со-
