дѣленной рамкѣ. Земная жизнь заключена для нихъ въ рѣзко-очерченныя границы. Для Тютчева и Фета, для представителей психологической лирики, земная жизнь есть только рядъ звеньевъ гигантской цѣпи, оба края которой, и справа, и слѣва, и съ начала, и съ конца—если есть начало и конецъ—уходятъ вдаль, и, принимая тѣневой характеръ, незамѣтно теряются въ безконечности пространства и времени. Пушкинъ живетъ во временномъ, Феть и Тютчевъ—въ вѣчности; романтикъ-натуралистъ живетъ въ государствѣ, въ обществѣ, представитель психологической лирики—въ міровомъ пространствѣ, среди звѣздъ. Потому такъ и выпуклы изображенія Пушкинской поэзіи,—она смотритъ на все съ близкой точки зрѣнія; Фетъ и Тютчевъ смотрятъ на все издали,—и потому ихъ изображенія носятъ тѣневой характеръ[1].
Огромное вліяніе Пушкина на всѣхъ послѣдующихъ поэтовъ объясняется не только исключительною силой его геніальной поэтической личности, но и тѣмъ, что его душа—по преимуществу русская: онъ угадалъ исполненный положительности характеръ той страны, гдѣ художественный реализмъ есть не привитое, а самородное растеніе, той страны, которая дала людямъ полубожественнаго творца романовъ Война и Миръ и Анна Каренина. И дѣйствительно мы видимъ вліяніе Пушкина не только въ произведеніяхъ многочисленной группы стихотворцевъ, но и въ творчествѣ прозаиковъ. Въ преклоненіи передъ Пушкинымъ и въ усвоеніи многихъ элементовъ его поэтическаго творчества сходятся такіе различные художники, какъ великій юмористъ и бытописатель Гоголь, меланхолически-нѣжный Тургеневъ, создавшій очаровательную портретную галлерею русскихъ типовъ, и нашъ наиболѣе геніальный писатель, Достоевскій, спустившійся въ своемъ психологическомъ анализѣ до послѣднихъ темныхъ глубинъ человѣческаго духа.
- ↑ И Пушкинъ и Лермонтовъ слишкомъ большіе геніи, чтобы всецѣло подчиняться своей литературной манерѣ. И у того и у другого есть исключенія изъ общаго метода. Но, если въ стихотвореніи Обвалъ Пушкинъ является даже какъ бы современнымъ импрессіонистомъ, это не болѣе какъ случайная частичная черта, и если Лермонтовъ поистинѣ звѣздная душа, эта звѣздность—романтичная прежде всего, она не отображеніе мистерій Природы, а земная тоска сильной личности, которой тяжко быть съ слабыми ничтожными людьми.
деленной рамке. Земная жизнь заключена для них в резко-очерченные границы. Для Тютчева и Фета, для представителей психологической лирики, земная жизнь есть только ряд звеньев гигантской цепи, оба края которой, и справа, и слева, и с начала, и с конца — если есть начало и конец — уходят вдаль, и, принимая теневой характер, незаметно теряются в бесконечности пространства и времени. Пушкин живет во временном, Феть и Тютчев — в вечности; романтик-натуралист живет в государстве, в обществе, представитель психологической лирики — в мировом пространстве, среди звезд. Потому так и выпуклы изображения Пушкинской поэзии, — она смотрит на всё с близкой точки зрения; Фет и Тютчев смотрят на всё издали, — и потому их изображения носят теневой характер[1].
Огромное влияние Пушкина на всех последующих поэтов объясняется не только исключительною силой его гениальной поэтической личности, но и тем, что его душа — по преимуществу русская: он угадал исполненный положительности характер той страны, где художественный реализм есть не привитое, а самородное растение, той страны, которая дала людям полубожественного творца романов Война и Мир и Анна Каренина. И действительно мы видим влияние Пушкина не только в произведениях многочисленной группы стихотворцев, но и в творчестве прозаиков. В преклонении перед Пушкиным и в усвоении многих элементов его поэтического творчества сходятся такие различные художники, как великий юморист и бытописатель Гоголь, меланхолически-нежный Тургенев, создавший очаровательную портретную галерею русских типов, и наш наиболее гениальный писатель, Достоевский, спустившийся в своем психологическом анализе до последних темных глубин человеческого духа.
- ↑ И Пушкин и Лермонтов слишком большие гении, чтобы всецело подчиняться своей литературной манере. И у того и у другого есть исключения из общего метода. Но, если в стихотворении Обвал Пушкин является даже как бы современным импрессионистом, это не более как случайная частичная черта, и если Лермонтов поистине звездная душа, эта звездность — романтичная прежде всего, она не отображение мистерий Природы, а земная тоска сильной личности, которой тяжко быть с слабыми ничтожными людьми.
