Грядущее ему не страшно,
И, если женщину онъ броситъ,
О ней онъ такъ же мало помнитъ,
Какъ о потерѣ при игрѣ.
Своею жизнью своенравной
Онъ знаменитость въ Саламанкѣ,
На дерзновеннаго студента
Межь тысячи укажутъ всѣ.
Ему законъ—его надменность,
А оправданіе—богатство,
И родовое благородство,
И молодость, и красота.
Затѣмъ что въ дерзости, въ порокахъ,
И въ кабальеровскихъ манерахъ,
И въ храбрости изящно-быстрой
Съ нимъ не сравняется никто.
На самыя онъ преступленья
Печать величья налагаетъ,
И дерзость ярко отмѣчаетъ
Донъ Феликса де Монтемаръ.
|
Въ то время какъ соблазненная красивымъ обольстителемъ Донья Эльвира умираетъ въ душевныхъ мукахъ, онъ, безпечный, предается въ одномъ изъ притоновъ столь излюбленному въ Испаніи занятію—карточной игрѣ. Когда передъ нимъ неожиданно появляется братъ умершей Эльвиры, Донъ Феликсъ невозмутимо издѣвается надъ нимъ.
— Я Донъ Діэго де Пастрана.
Меня, Донъ Феликсъ, ты не знаешь?
— Тебя? О нѣтъ. Но полагаю,
Что знаю я твою сестру.
— Что умерла она, ты знаешь?
— Да приметъ Богъ ее на небо!
— Ты знаешь, кто ея убійца?
— Что-жь, лихорадка можетъ быть?
— Ты лжешь!—Потише, Донъ-Діэго.
Коли немедленно умрешь ты,
Столь я несчастливъ, что, пожалуй,
И это вмѣнятъ мнѣ въ вину.
Ты горячишься по пустому,
И этотъ гнѣвъ совсѣмъ напрасенъ.
|
Тот же текст в современной орфографии
Грядущее ему не страшно,
И, если женщину он бросит,
О ней он так же мало помнит,
Как о потере при игре.
Своею жизнью своенравной
Он знаменитость в Саламанке,
На дерзновенного студента
Меж тысячи укажут все.
Ему закон — его надменность,
А оправдание — богатство,
И родовое благородство,
И молодость, и красота.
Затем что в дерзости, в пороках,
И в кабальеровских манерах,
И в храбрости изящно-быстрой
С ним не сравняется никто.
На самые он преступленья
Печать величья налагает,
И дерзость ярко отмечает
Дон Феликса де Монтемар.
|
В то время как соблазненная красивым обольстителем Донья Эльвира умирает в душевных муках, он, беспечный, предается в одном из притонов столь излюбленному в Испании занятию — карточной игре. Когда перед ним неожиданно появляется брат умершей Эльвиры, Дон Феликс невозмутимо издевается над ним.
— Я Дон Диэго де Пастрана.
Меня, Дон Феликс, ты не знаешь?
— Тебя? О нет. Но полагаю,
Что знаю я твою сестру.
— Что умерла она, ты знаешь?
— Да примет Бог ее на небо!
— Ты знаешь, кто её убийца?
— Что ж, лихорадка может быть?
— Ты лжешь! — Потише, Дон-Диэго.
Коли немедленно умрешь ты,
Столь я несчастлив, что, пожалуй,
И это вменят мне в вину.
Ты горячишься по пустому,
И этот гнев совсем напрасен.
|
