Страница:Бальмонт. Горные вершины. 1904.pdf/143

Эта страница была вычитана


чернихъ водахъ больше отраженій, чѣмъ въ полдневныхъ, и въ предутренній часъ зеркальная гладь озера вся полна красочныхъ отсвѣтовъ.

Зачарованный собственной мечтой о всеобщей гармоніи и всеобщемъ блаженствѣ, Шелли никогда не смотрѣлъ на міръ холоднымъ или пресыщеннымъ взглядомъ,—въ каждой минутѣ своей жизни онъ дѣйствительно жилъ,—исходя изъ любви, ко всему прикасался своей мыслью,—и, такъ какъ онъ никогда не переставалъ слушать тайный голосъ, всегда звучавшій въ глубинѣ его души, люди, сталкивавшіеся съ нимъ, не могли не чувствовать, что передъ ними совсѣмъ особенное существо. Они могли ненавидѣть его или любить, но они поневолѣ выдѣляли его изъ числа другихъ людей. „Среди товарищей-школьниковъ“, говоритъ Медвинъ, „онъ считался какимъ-то страннымъ существомъ. Въ то время какъ всѣ шумѣли и кричали, онъ уединенно слѣдилъ за своими призрачными мыслями, обособленный отъ другихъ міромъ своихъ живыхъ фантазій. Онъ учился какъ бы не учась, потому что въ часы занятій онъ обыкновенно смотрѣлъ сквозь высокія окна на плывущія облака, или съ тоской слѣдилъ за быстрымъ и вольнымъ полетомъ ласточекъ“. „Онъ стоялъ въ сторонѣ ото всѣхъ“, говоритъ другой очевидецъ позднѣйшей его школьной жизни, „онъ представлялъ изъ себя существо, которое забыть невозможно“. „Безумный Шелли“, говорили третьи.

Такая обособленность была не слѣдствіемъ какого-нибудь презрѣнія къ другимъ, а неизбѣжнымъ результатомъ исключительности самой натуры Шелли. Онъ долженъ былъ всю свою жизнь быть одинокимъ, потому что онъ былъ нѣжнѣе, чѣмъ люди, глубже, чѣмъ люди, таинственнѣе, чѣмъ люди, которыхъ онъ любилъ, несмотря на всѣ роковыя противорѣчія человѣческой жизни, и для которыхъ онъ желалъ лучшаго будущаго. Еще полуребенкомъ Шелли чувствовалъ, что весь міръ окутанъ тѣнью высшей Силы, которую онъ назвалъ Духовной Красотой. Эта Сила хоть разъ въ жизни мелькнетъ въ душѣ у каждаго. Тихій вечеръ, горныя вершины, дуновеніе лѣтняго вѣтерка, звѣздный свѣтъ, блеснувшій изъ-за облака, свѣтлая сказка любви, травы надъ могилой, озаренныя Луной, воспоминаніе о пѣньи голосовъ, отъ насъ ушедшихъ—то, что манитъ, то, что ласкаетъ, то, что причиняетъ сладкую боль—все можетъ сдѣлаться мгновеннымъ знакомъ, брошеннымъ нашей душѣ изъ запредѣльнаго міра высшей


Тот же текст в современной орфографии

черних водах больше отражений, чем в полдневных, и в предутренний час зеркальная гладь озера вся полна красочных отсветов.

Зачарованный собственной мечтой о всеобщей гармонии и всеобщем блаженстве, Шелли никогда не смотрел на мир холодным или пресыщенным взглядом, — в каждой минуте своей жизни он действительно жил, — исходя из любви, ко всему прикасался своей мыслью, — и, так как он никогда не переставал слушать тайный голос, всегда звучавший в глубине его души, люди, сталкивавшиеся с ним, не могли не чувствовать, что перед ними совсем особенное существо. Они могли ненавидеть его или любить, но они поневоле выделяли его из числа других людей. «Среди товарищей-школьников», говорит Медвин, «он считался каким-то странным существом. В то время как все шумели и кричали, он уединенно следил за своими призрачными мыслями, обособленный от других миром своих живых фантазий. Он учился как бы не учась, потому что в часы занятий он обыкновенно смотрел сквозь высокие окна на плывущие облака, или с тоской следил за быстрым и вольным полетом ласточек». «Он стоял в стороне ото всех», говорит другой очевидец позднейшей его школьной жизни, «он представлял из себя существо, которое забыть невозможно». «Безумный Шелли», говорили третьи.

Такая обособленность была не следствием какого-нибудь презрения к другим, а неизбежным результатом исключительности самой натуры Шелли. Он должен был всю свою жизнь быть одиноким, потому что он был нежнее, чем люди, глубже, чем люди, таинственнее, чем люди, которых он любил, несмотря на все роковые противоречия человеческой жизни, и для которых он желал лучшего будущего. Еще полуребенком Шелли чувствовал, что весь мир окутан тенью высшей Силы, которую он назвал Духовной Красотой. Эта Сила хоть раз в жизни мелькнет в душе у каждого. Тихий вечер, горные вершины, дуновение летнего ветерка, звездный свет, блеснувший из-за облака, светлая сказка любви, травы над могилой, озаренные Луной, воспоминание о пении голосов, от нас ушедших — то, что манит, то, что ласкает, то, что причиняет сладкую боль — всё может сделаться мгновенным знаком, брошенным нашей душе из запредельного мира высшей