(ФРАНСИСКО ГОЙЯ, КАКЪ АВТОРЪ ОФОРТОВЪ, 1746—1828).
Sur l'oreiller du mal c’est Satan Trismégiste
Qui bегсе longuement notre esprit enchanté.Baudelaire
Давно и красиво было сказано о гармоніи сферъ. Прекрасны должны быть эти гимны свѣтилъ, охваченныхъ дружнымъ равномѣрнымъ движеніемъ. И съ давнихъ поръ, и много разъ, человѣческое сознаніе, воспринимая въ себя красоту мірозданья, дѣлалось творческимъ. Поэзія, музыка, и все содружество искусствъ, и религіозное сознаніе съ его проникновенными угадываньями и установленіемъ связи между человѣческимъ „я“ и великой правдой Непознаваемаго,—все это согрѣто красотой гармоніи и, участвуя въ міровой идеальной соразмѣрности, замкнуто въ правильности узоровъ, составляющихъ единую ткань.
Замкнуто въ правильности. Это одинъ изъ моментовъ нашей душевной жизни, и, какъ гласятъ мудрецы, моментъ совершенства. Его яркія олицетворенія—эллинское искусство, исполненное стройности, и созерцательность индійскихъ отшельниковъ, хранящихъ въ теченіи долгихъ недѣль неподвижность единенія съ Міровою Душой; его символы—ритмичность Праксителевыхъ статуй и застывшая ясность святого, превратившагося въ камень.
Но есть другой моментъ въ человѣческой душѣ, отмѣченный, быть можетъ, еще большей правдой. Пробѣгая внимательнымъ взглядомъ многоцвѣтную ткань жизни, созерцатель съ мученіемъ останавливается на противорѣчіяхъ,—онъ видитъ не единство Высшаго, а безконечность враждебно-сталкивающихся разнородныхъ сущностей, не дружную правильность узоровъ, а рѣзкую изломанность линій. И тогда,
(ФРАНЦИСКО ГОЙЯ, КАК АВТОР ОФОРТОВ, 1746—1828).
Sur l'oreiller du mal c’est Satan Trismégiste
Qui bегсе longuement notre esprit enchanté.Baudelaire
Давно и красиво было сказано о гармонии сфер. Прекрасны должны быть эти гимны светил, охваченных дружным равномерным движением. И с давних пор, и много раз, человеческое сознание, воспринимая в себя красоту мирозданья, делалось творческим. Поэзия, музыка, и всё содружество искусств, и религиозное сознание с его проникновенными угадываньями и установлением связи между человеческим «я» и великой правдой Непознаваемого, — всё это согрето красотой гармонии и, участвуя в мировой идеальной соразмерности, замкнуто в правильности узоров, составляющих единую ткань.
Замкнуто в правильности. Это один из моментов нашей душевной жизни, и, как гласят мудрецы, момент совершенства. Его яркие олицетворения — эллинское искусство, исполненное стройности, и созерцательность индийских отшельников, хранящих в течении долгих недель неподвижность единения с Мировою Душой; его символы — ритмичность Праксителевых статуй и застывшая ясность святого, превратившегося в камень.
Но есть другой момент в человеческой душе, отмеченный, быть может, еще большей правдой. Пробегая внимательным взглядом многоцветную ткань жизни, созерцатель с мучением останавливается на противоречиях, — он видит не единство Высшего, а бесконечность враждебно-сталкивающихся разнородных сущностей, не дружную правильность узоров, а резкую изломанность линий. И тогда,
