Мы говоримъ, но мы не знаемъ,
Что̀ есть воистину любовь.
Но если ты овѣянъ раемъ,
Свое блаженство славословь.
5 И если взятъ ты поцѣлуемъ,
Что вотъ поетъ въ твоей мечтѣ,
Ликуй,—мы всѣ свѣтло ликуемъ,
Скользя на призрачной чертѣ.
И та черта вдвойнѣ прекрасна,
10 Затѣмъ, что таетъ, чуть представъ.
Весна—пожаръ, душа—всевластна,
Красивы зори въ морѣ травъ.
Мы говорим, но мы не знаем,
Что есть воистину любовь.
Но если ты овеян раем,
Своё блаженство славословь.
5 И если взят ты поцелуем,
Что вот поёт в твоей мечте,
Ликуй, — мы все светло ликуем,
Скользя на призрачной черте.
И та черта вдвойне прекрасна,
10 Затем, что тает, чуть представ.
Весна — пожар, душа — всевластна,
Красивы зори в море трав.
Помню я, въ моей счастливой дѣтской
Пѣла птичка, не синичка, канареечка.
Я простой мальченка былъ, не свѣтскій,
Былъ звѣренкомъ, у звѣренка есть лазеечка.
5 Я смотрѣлъ на лучъ на половицѣ,
Какъ въ окнѣ онъ по-иному паутинится,
Какъ лампадка теплится въ божницѣ,
Какъ въ углу ручной мой ежъ лежитъ, щетинится.
Цѣлый міръ мнѣ—малая кроватка,
10 Я зажмурюсь—свѣтъ въ глазахъ играетъ красками,
Пляшутъ искры, все во мнѣ загадка,
Каждый шорохъ шепчетъ тайну, манитъ сказками.
Тамъ въ саду жужжать не перестанутъ,
Точно струны, шмель тяжелый, пчелы съ осами.
15 Въ кладезь вѣчный миги эти канутъ,
Мѣсяцъ страсти встанетъ красный надъ утесами.
Правятъ міромъ страшныя Старухи,
И давно ужь не звенитъ мнѣ канареечка.
Но любилъ я такъ—какъ любятъ духи,
20 Ахъ ты, птичка солнцеличка, златофеечка!
Помню я, в моей счастливой детской
Пела птичка, не синичка, канареечка.
Я простой мальчонка был, не светский,
Был зверёнком, у зверёнка есть лазеечка.
5 Я смотрел на луч на половице,
Как в окне он по-иному паутинится,
Как лампадка теплится в божнице,
Как в углу ручной мой ёж лежит, щетинится.
Целый мир мне — малая кроватка,
10 Я зажмурюсь — свет в глазах играет красками,
Пляшут искры, всё во мне загадка,
Каждый шорох шепчет тайну, манит сказками.
Там в саду жужжать не перестанут,
Точно струны, шмель тяжёлый, пчёлы с осами.
15 В кладезь вечный миги эти канут,
Месяц страсти встанет красный над утёсами.
Правят миром страшные Старухи,
И давно уж не звенит мне канареечка.
Но любил я так — как любят духи,
20 Ах ты, птичка солнцеличка, златофеечка!
Тринадцать лѣтъ! Тринадцать лѣтъ!
Ужели это много?
Звучитъ напѣвъ, играетъ свѣтъ.
Узнать любовь въ тринадцать лѣтъ!
5 Скажите, ради Бога.
Тринадцать лѣтъ! Тринадцать лѣтъ!
Ужели это мало?
Вѣдь вдвое—жизнь, когда—поэтъ,
И вдвое—мысль, и вдвое—свѣтъ,
10 И пѣнье крови—ало.
Товарищъ разъ пришелъ хмельной,
И не одинъ, а съ нею.
Ее оставилъ онъ со мной,
Уйдя, зажегъ весну весной,
15 И вотъ я пламенѣю.
Но кто-жь та странная была,
Кого я обнялъ сладко?
Тринадцать лет! Тринадцать лет!
Ужели это много?
Звучит напев, играет свет.
Узнать любовь в тринадцать лет!
5 Скажите, ради Бога.
Тринадцать лет! Тринадцать лет!
Ужели это мало?
Ведь вдвое — жизнь, когда — поэт,
И вдвое — мысль, и вдвое — свет,
10 И пенье крови — ало.
Товарищ раз пришёл хмельной,
И не один, а с нею.
Её оставил он со мной,
Уйдя, зажёг весну весной,
15 И вот я пламенею.
Но кто ж та странная была,
Кого я обнял сладко?
