„Мы къ яркимъ краскамъ не привыкли, |
Но тѣ люди, которые, въ составѣ цѣлаго народа, дерзнули бросить свои родныя мѣста и пошли—не за могучимъ Фараономъ, и не за огненнымъ столбомъ въ пустынѣ, а за самой малой, за самой неправдоподобной, нереальной птичкой,—могли и смѣли любить ликующіе цвѣта, могли и неизбѣжно должны были создать самую яркую реальность и встрѣтить на некрушимой каменной основѣ побѣднаго царя крылатыхъ. Они должны были, эти мечтатели, эти поэты молитвенныхъ безумствъ, такъ же красиво и такъ же ужасно, вопреки своей воинственности, вопреки своей неукротимой храбрости, отдать все свое множество въ руки смѣлой шайки бѣлолицыхъ, въ которыхъ они увидѣли дѣтей боговъ,—и потомъ слишкомъ поздно узнать, не мечтою, а разсудкомъ, что божественность грабителей сомнительна, и рвануться навстрѣчу—слишкомъ поздно, и мучиться, и молчать, и таить про себя свои красочные сны—до новаго мига, потому что такой мигъ долженъ настать для сердца, знающаго неисчерпаемую мощь Мечты.
Кромѣ чарующей Страны Мечты, есть не менѣе чарующая, и временами еще болѣе сильная и яркая страна, то жаркая, то кристалльно-льдисто-холодная Страна Мысли. Не о современной Мысли говорю я,—она, со своею раздробленностью и жалкой полузрячей ползучестью, не имѣетъ для меня никакого очарованія, мало того, кажется мнѣ презрѣнной. Я
«Мы к ярким краскам не привыкли, |
Но те люди, которые, в составе целого народа, дерзнули бросить свои родные места и пошли — не за могучим Фараоном, и не за огненным столбом в пустыне, а за самой малой, за самой неправдоподобной, нереальной птичкой, — могли и смели любить ликующие цвета, могли и неизбежно должны были создать самую яркую реальность и встретить на некрушимой каменной основе победного царя крылатых. Они должны были, эти мечтатели, эти поэты молитвенных безумств, так же красиво и так же ужасно, вопреки своей воинственности, вопреки своей неукротимой храбрости, отдать всё свое множество в руки смелой шайки белолицых, в которых они увидели детей богов, — и потом слишком поздно узнать, не мечтою, а рассудком, что божественность грабителей сомнительна, и рвануться навстречу — слишком поздно, и мучиться, и молчать, и таить про себя свои красочные сны — до нового мига, потому что такой миг должен настать для сердца, знающего неисчерпаемую мощь Мечты.
Кроме чарующей Страны Мечты, есть не менее чарующая, и временами еще более сильная и яркая страна, то жаркая, то кристально-льдисто-холодная Страна Мысли. Не о современной Мысли говорю я, — она, со своею раздробленностью и жалкой полузрячей ползучестью, не имеет для меня никакого очарования, мало того, кажется мне презренной. Я
