И, захотѣвъ любить одну любовь, я увидѣлъ себя блѣднымъ, съ закрытыми глазами, съ слишкомъ красными губами. Такіе бываютъ вампиры, подумалъ я, и самъ самому себѣ сталъ нестерпимо тягостенъ.
Полюбить своего ребенка, подумалъ я съ нѣжностью. И мнѣ стало легко. Видѣть измѣненія милаго лика, ребенка, который, какъ облачко, мѣняется каждый мигъ, участвовать въ его измѣненіяхъ. И вдругъ съ ясностью я увидѣлъ, какъ дѣтское лицо превратилось въ холодное что-то и каменно-враждебное. Я увидѣлъ, какъ ребенокъ, который былъ мой и котораго я цѣловалъ, небрежно вскочилъ и убѣжалъ къ цвѣтамъ, въ садъ, гдѣ мотыльки, въ садъ, къ краснымъ цвѣтамъ. И я былъ одинъ. Я увидѣлъ, какъ ребенокъ мгновенно превратился въ стройнаго юношу, зажигательно-смѣлаго и безразсуднаго. Юноша досадливо что-то крикнулъ мнѣ, уходя. Я былъ у окна, а онъ на волѣ. Онъ ушелъ, веселый, къ юнымъ. Тамъ былъ смѣхъ и безумныя рѣчи. Были выстрѣлы, кровь была, но юныя лица были счастливы, и ни одинъ не жалѣлъ о семьѣ своей. И я чувствовалъ, какъ въ глубинѣ, здѣсь въ груди, что-то больно порвалось. И я былъ одинъ. Я увидѣлъ, какъ ребенокъ, все одинъ и тотъ же, принималъ безконечные лики. Но всѣ они уходили отъ меня. Я слышалъ страшныя слова: „Ты мертвый. Безъ жизни“. И ни одинъ не хотѣлъ быть со мной. Я увидѣлъ, какъ ребенокъ превратился въ старика. Старикъ былъ сухъ, былъ трусливъ, и
И, захотев любить одну любовь, я увидел себя бледным, с закрытыми глазами, с слишком красными губами. Такие бывают вампиры, подумал я, и сам самому себе стал нестерпимо тягостен.
Полюбить своего ребенка, подумал я с нежностью. И мне стало легко. Видеть изменения милого лика, ребенка, который, как облачко, меняется каждый миг, участвовать в его изменениях. И вдруг с ясностью я увидел, как детское лицо превратилось в холодное что-то и каменно-враждебное. Я увидел, как ребенок, который был мой и которого я целовал, небрежно вскочил и убежал к цветам, в сад, где мотыльки, в сад, к красным цветам. И я был один. Я увидел, как ребенок мгновенно превратился в стройного юношу, зажигательно-смелого и безрассудного. Юноша досадливо что-то крикнул мне, уходя. Я был у окна, а он на воле. Он ушел, веселый, к юным. Там был смех и безумные речи. Были выстрелы, кровь была, но юные лица были счастливы, и ни один не жалел о семье своей. И я чувствовал, как в глубине, здесь в груди, что-то больно порвалось. И я был один. Я увидел, как ребенок, всё один и тот же, принимал бесконечные лики. Но все они уходили от меня. Я слышал страшные слова: «Ты мертвый. Без жизни». И ни один не хотел быть со мной. Я увидел, как ребенок превратился в старика. Старик был сух, был труслив, и
