жизнью, незримой и непонятной для насъ, радуется безпредѣльно на эти отдѣльныя наши рыданія, ибо они для него слипаются въ одинъ великій гармоническій гулъ, оно живетъ, пока мы умираемъ, оно торжествуетъ, когда мы гибнемъ въ колыханьи и пѣньи Мірового Океана.
Изначально горѣнье Желанья, |
Ощущенье Смерти и внутренняго Одиночества хорошо знакомы каждому художнику и каждому тонко-чувствующему человѣку, но оно сдѣлалось какъ бы лозунгомъ современнаго художественнаго творчества. Это ощущенье, въ драматической формѣ, особенно ярко выразилось у трехъ крупныхъ писателей—Ибсена, Гауптмана, и Мэтерлинка, и у послѣдняго изъ этихъ трехъ оно достигло своей
жизнью, незримой и непонятной для нас, радуется беспредельно на эти отдельные наши рыдания, ибо они для него слипаются в один великий гармонический гул, оно живет, пока мы умираем, оно торжествует, когда мы гибнем в колыханьи и пеньи Мирового Океана.
Изначально горенье Желанья, |
Ощущенье Смерти и внутреннего Одиночества хорошо знакомы каждому художнику и каждому тонко-чувствующему человеку, но оно сделалось как бы лозунгом современного художественного творчества. Это ощущенье, в драматической форме, особенно ярко выразилось у трех крупных писателей — Ибсена, Гауптмана, и Мэтерлинка, и у последнего из этих трех оно достигло своей