Ты солнечнымъ блескомъ согрѣто,
Ты мѣряешь пропасть небесъ,
Въ то время какъ дѣльные съ дѣломъ.
Толкуютъ про дѣло, про дѣло,
Ребенку ты вдругъ полюбилось,
Ребенокъ увидѣлъ тебя,
О, ты, верховодное знамя,
О, стягъ боевой и змѣиный,
Въ выси, недоступной змѣею,
Ты вьешься и ты шелестишь,
Ты образъ, ты только идея,
Но кровь будетъ здѣсь проливаться,
И яростно будутъ сражаться,
И какъ ты возлюблено мной.
Надъ всѣми, и всѣхъ призывая,
И всѣми державно владѣя,
Ты вьешься, разсвѣтное знамя,
Являя намъ звѣздный свой ликъ,
И всѣхъ я и все оставляю,
И вижу лишь бранное знамя,
И знамя одно воспѣваю,
Которое въ вѣтрѣ шумитъ!
Ты солнечным блеском согрето,
Ты меряешь пропасть небес,
В то время как дельные с делом.
Толкуют про дело, про дело,
Ребенку ты вдруг полюбилось,
Ребенок увидел тебя,
О, ты, верховодное знамя,
О, стяг боевой и змеиный,
В выси, недоступной змеею,
Ты вьешься и ты шелестишь,
Ты образ, ты только идея,
Но кровь будет здесь проливаться,
И яростно будут сражаться,
И как ты возлюблено мной.
Над всеми, и всех призывая,
И всеми державно владея,
Ты вьешься, рассветное знамя,
Являя нам звездный свой лик,
И всех я и всё оставляю,
И вижу лишь бранное знамя,
И знамя одно воспеваю,
Которое в ветре шумит!
Тамъ гдѣ у обычнаго стихотворца получается лишь политическое стихотвореніе, имѣющее опредѣленно-данный, однодневный, одномѣстный смыслъ, у поэта, знающаго, что̀ значитъ быть „на крыльяхъ, на крыльяхъ“, возникаетъ гимнъ, совмѣщающій въ себѣ временное съ вѣчнымъ, художественную красоту съ чисто-человѣческимъ призывомъ, проникновенную узывчивость живого голоса, убѣдительность мгновенья, и священный характеръ столѣтій. Въ „Пѣсни разсвѣтнаго Знамени“ мы чувствуемъ,
Там где у обычного стихотворца получается лишь политическое стихотворение, имеющее определенно-данный, однодневный, одноместный смысл, у поэта, знающего, что́ значит быть «на крыльях, на крыльях», возникает гимн, совмещающий в себе временное с вечным, художественную красоту с чисто-человеческим призывом, проникновенную узывчивость живого голоса, убедительность мгновенья, и священный характер столетий. В «Песни рассветного Знамени» мы чувствуем,
