Страница:Бальмонт. Белые зарницы. 1908.pdf/130

Никѣмъ не воззванный домъ, избѣгаемый всѣми—прими дыханье одно отъ моихъ содрогнувшихся губъ,
Возьми слезу одинокую, межь тѣмъ какъ я ухожу, какъ мысль о тебѣ,
Мертвый домъ любви—домъ грѣха и безумья, разбитый, разрушенный,
Домъ жизни, недавно еще полный смѣха и говора—но бѣдный о, бѣдный домъ, и тогда уже мертвый,
Мѣсяцы, годы исполненный откликовъ, убранный домъ—но мертвый, но мертвый, мертвый.

Мысль Уитмана, въ живомъ живая, среди болей чужихъ горящая болью своей и чужой, не случайно останавливается на чудовищныхъ слѣдствіяхъ нашихъ общихъ уродливостей. Она слышитъ и видитъ все.

Я сижу и гляжу на всѣ скорби міра, на весь его гнетъ и стыдъ,
Я слышу рыданья, припадокъ рыданій юношей, полныхъ раскаянья, послѣ дѣлъ уже сдѣланныхъ,
Я вижу убогую жизнь старухи, гонимой своими дѣтьми, умирающей, полной отчаянья, скорбной, худой,
Я вижу, какъ мужъ обращается дурно съ женой, я вижу, какъ соблазнитель вовлекаетъ въ обманъ юныхъ женщинъ,
Я вижу, какъ ревность и жжетъ и грызетъ, какъ любовь безъ отвѣта старается спрятаться, я вижу все это здѣсь на землѣ,
Я вижу все то, что свершаютъ сраженье, чума, тираннія, узниковъ вижу и мучениковъ,
Я вижу голодъ на морѣ, смотрю, какъ матросы жребій бросаютъ, кто будетъ убитъ, чтобы жизни другихъ сохранить,
Я вижу, какъ наглые люди заносчиво унижаютъ рабочихъ, тѣснятъ бѣдняковъ, и негровъ, и всѣхъ угнетенныхъ;
Все это—всю эту низость и пытку, которой конца нѣтъ, я все это взоромъ объемлю,
Вижу, слышу, молчу.

Тот же текст в современной орфографии

Никем не воззванный дом, избегаемый всеми — прими дыханье одно от моих содрогнувшихся губ,
Возьми слезу одинокую, меж тем как я ухожу, как мысль о тебе,
Мертвый дом любви — дом греха и безумья, разбитый, разрушенный,
Дом жизни, недавно еще полный смеха и говора — но бедный о, бедный дом, и тогда уже мертвый,
Месяцы, годы исполненный откликов, убранный дом — но мертвый, но мертвый, мертвый.

Мысль Уитмана, в живом живая, среди болей чужих горящая болью своей и чужой, не случайно останавливается на чудовищных следствиях наших общих уродливостей. Она слышит и видит всё.

Я сижу и гляжу на все скорби мира, на весь его гнет и стыд,
Я слышу рыданья, припадок рыданий юношей, полных раскаянья, после дел уже сделанных,
Я вижу убогую жизнь старухи, гонимой своими детьми, умирающей, полной отчаянья, скорбной, худой,
Я вижу, как муж обращается дурно с женой, я вижу, как соблазнитель вовлекает в обман юных женщин,
Я вижу, как ревность и жжет и грызет, как любовь без ответа старается спрятаться, я вижу всё это здесь на земле,
Я вижу всё то, что свершают сраженье, чума, тирания, узников вижу и мучеников,
Я вижу голод на море, смотрю, как матросы жребий бросают, кто будет убит, чтобы жизни других сохранить,
Я вижу, как наглые люди заносчиво унижают рабочих, теснят бедняков, и негров, и всех угнетенных;
Всё это — всю эту низость и пытку, которой конца нет, я всё это взором объемлю,
Вижу, слышу, молчу.