Совершенныя позы, естественныя, разнообразныя, наклонъ головы, изогнутая шея, считанье, |
Уольтъ Уитманъ рисуетъ простого сильнаго человѣка, старика-фермера, десятки лѣтъ вдыхавшаго въ себя свободный воздухъ и запахъ солнца, „отца пяти сыновей, и въ нихъ—отцовъ сыновей“, онъ говоритъ объ этомъ сынѣ Природы, что, „когда онъ шелъ на охоту или рыбную ловлю, съ пятью сыновьями своими и многими внуками, вы сразу его увидали бы, онъ былъ самый красивый и сильный въ этой толпѣ“,—и вы чувствуете, что это такъ и должно было быть: вѣдь слишкомъ восемь десятковъ онъ прожилъ, онъ дольше всѣхъ другихъ дышалъ землей и солнцемъ, онъ дольше другихъ ежедневно причащался первороднаго бытія, и потому вамъ радостно долго и долго быть вмѣстѣ съ нимъ, касаться его,—вѣдь таинствъ Природы вы здѣсь касаетесь. Уитманъ поетъ какъ птица, когда говоритъ о чарахъ этихъ тѣлесныхъ, этихъ духовныхъ касаній.
Вотъ это женская форма, |
Совершенные позы, естественные, разнообразные, наклон головы, изогнутая шея, считанье, |
Уольт Уитман рисует простого сильного человека, старика-фермера, десятки лет вдыхавшего в себя свободный воздух и запах солнца, «отца пяти сыновей, и в них — отцов сыновей», он говорит об этом сыне Природы, что, «когда он шел на охоту или рыбную ловлю, с пятью сыновьями своими и многими внуками, вы сразу его увидали бы, он был самый красивый и сильный в этой толпе», — и вы чувствуете, что это так и должно было быть: ведь слишком восемь десятков он прожил, он дольше всех других дышал землей и солнцем, он дольше других ежедневно причащался первородного бытия, и потому вам радостно долго и долго быть вместе с ним, касаться его, — ведь таинств Природы вы здесь касаетесь. Уитман поет как птица, когда говорит о чарах этих телесных, этих духовных касаний.
Вот это женская форма, |