этой материальной базы обеими группами аристократии, являлся императорский дом; поэтому он и был фактически отстранен от власти: уже с переходом столицы в Хэйан (Киото), с 794, с начала т. н. Хэйанского периода (794—1192) обнаруживается явное стремление фамилии Фудзивара захватить в свои руки верховную власть. Представители этого рода присваивают себе в наследственном порядке должности регента, правителя государства при малолетнем императоре (с 858), и верховного канцлера — при совершеннолетнем (с 887). Главное внимание аристократии было направлено на ту форму землевладения, которая сулила наибольшие выгоды, а именно на освобожденные от налогов «новые поля». В течение 8—9 вв. и императорский дом, и Фудзивара, и придворная знать, и монастыри, а особенно местная аристократия производят усиленную колонизацию «новых полей». К середине 10 столетия определенно обозначилось, что наиболее характерной земельной фбрмой является уже не надел, а частновладельческая вотчина (сёэн). С течением времени местная аристократия стала выдавать за «новые поля» свои исконные земли; новые провинциальные администраторы под флагом нови присваивали себе участки казенной земли, создавали себе т. о. освобожденные от обложения вотчины и оседали на местах еще прочнее. Учащались случаи захвата земель и у государственных крестьян под тем же предлогом; эти захваты облегчались тем, что система подушных наделов стала проводиться с большими перебоями и переделы не производились по 50—60 лет.
Положение государственных крестьян со времени усиленного роста вотчин (сёэнов) становилось все хуже и хуже, ибо все большее количество земель, и новых и старых, отходило под сёэны. С другой стороны, центральная группа аристократии (придворная хэйанская знать), в отличие от местной, не только сама лично не принимала участия в хозяйственной организации вотчин, но отстранялась даже от фактического управления своими наделами, предоставив и то и другое своим «заместителям» (дайкан). Это послужило причиной потери придворной знатью ее экономических позиций. Заместители отнюдь не были заинтересованы в правильном развитии хозяйства в вотчинах их господ и поэтому либо хищнически разоряли эти вотчины либо просто-на-просто присваивали их себе. Т. о. главным источником дохода столичной знати стали те земли, к-рые продолжали еще оставаться в руках правительства, т. е. земли государственных крестьян, а это обстоятельство еще более усиливало налоговый нажим на крестьян.
Губернаторы не стеснялись облагать крестьян всяческими поборами, из к-рых самым тяжелым повидимому был налог посредством ссуды (суйко). На местах при губернском и уездном управлении существовали особые зерновые фонды, находившиеся в распоряжении местных администраторов, к-рые пользовались разрешением выдавать ссуды желающим и эксплоатировали население, взимая очень высокие проценты. В результате огромное большинство государственных кре 622
стьян разорялось. Спастись от разорения можно было только двояким путем: либо бежать с земли, бросать земледелие, превращаться в бродяг (ронин) либо отдаваться под защиту местных земельных магнатов, вотчины которых с 10—11 вв. стали не только освобождаться от обложения, но и приобрели экстерриториальность: местные власти «не имели права вхождения на эти земли» [ср. западноевропейск. иммунитеты]. Захваты земель местными магнатами и бегство крестьян в сёэны приводили к непрерывному уменьшению государственного земельного фонда, этого основного источника дохода правительства ц столичной аристократии. Этот процесс имел своим прямым следствием политическое ослабление центра и рост политического значения земельных магнатов, собственников вотчин (сёэнов).
Он же вызвал и еще два очень важных последствия: исчезновение рабства и появление в провинциях, в вотчинах особой военной силы. Причины первого явления достаточно ясны: при той нужде в рабочих руках, какую испытывали новые земельные собственники, колонизовавшие за эти столетия значительную часть нынешней территории Я., все способы добывания рабов оказались недостаточными. Приходилось делать ставку на государственного крестьянина, обещая ему всякие налоговые льготы и защиту от местных властей. Попадая в вотчины, крестьяне выполняли фактически те же функции, что и рабы: и те и другие обрабатывали землю. Поэтому внутри вотчин различие между рабом и крестьянином постепенно стиралось. Сами вотчинники принуждены были содействовать этому процессу слияния обеих групп зависимого населения вотчин: удержать раба на своей земле, предупредить его бегство к соседу, к-рый сманивал его обещанием отпуска на волю, можно было только «дарованием» ему «свободы». В то же время нужно было как-либо помешать ему этой «свободой» воспользоваться. Поэтому в 9—12 вв. рабство как определенный институт исчезает.
Второе новое явление — возникновение в вотчинах собственной вооруженной силы — явилось результатом разложения правительственной военной системы, покоившейся на военной повинности крестьян и на принципе их самоэкипировки. Солдаты из крестьян, обязанные добывать себе пропитание самостоятельно, нанимались работать по подъему нови у вотчинников, а иногда уходили в разбойничьи шайки. Для защиты от них вотчинники стали сами формировать отряды либо из беглых либо из бывших солдат.
Нередко в такие отряды привлекались и члены разбойничьих шаек. Разумеется это привлечение основывалось на известном соглашении, суть которого сводилась к тому, что дружинник обязывался «верою и правдою» служить своему господину и защищать его «не щадя'живота», господин же обязывался его кормить, одевать, предоставлять жилище и т. п. [аналогия дружине (см.) раннего средневековья]. Так. обр. в вотчинах образовались уже три слоя: крестьянин (тигэ), дружинник (кэнин) и владелец земли (рёка).
В конце этого периода обозначилось и еще одно характерное явление. Непрочность мел-
