германских племен — гунны, авары. Югом овладели славяне. С 10 в. она делается особой маркой (см.) и с 11 в. получает, название Штирийской марки. С 13 в. она находится под властью Габсбургов. В 16 в. Ш. была ареной крестьянской войны, принявшей здесь большие размеры. Реформация, получившая значительное распространение с 1530, в конце века получает уничтожающий отпор. С 1619 Ш. входит в состав Австрии. С 1860 в Ш. был установлен местный ландтаг. Словенская националистическая агитация, развившаяся с 1880, в 1918 достигла кульминационного пункта.
ШТИРНЕР (Stirner), Макс (1806—56), литературный псевдоним Каспара Шмидта, нем. философа, теоретика эгоизма и индивидуалистического анархизма. III. род. в Байрейте и был учителем женского пансиона в Бер лине. В первой половине 40 — х гг. он принимал деятельное участие в философских, религиозных и политических спорах, сотрудничал в левых журналах и примыкал к радикальному кружку т. н.
«Свободных», во главе которого стояли Бруно Бауэр него брат Эдгар; одно время там бывал и Энгельс. В 1844 Ш. выпустил книгу «Единственный и его собственность». После выхода книги он предполагал отдаться исключительНабросок Ф. Энгельса, но литературной деясделанный им по памяти тельности, но, потерпев в 1892. ряд неудач, открыл молочную торговлю. Позднее*Ш. занимался мелкими комиссионными операциями, долгое время был безработным, сильно нуждался и умер в Берлине от заражения крови.
Ш. примыкал к группе младогегельянцев (см.), выражавших идеологию демократической немецкой интеллигенции. Они стремились развивать революционные стороны философии Гегеля, но оставались на идеалистических позициях и были, по выражению Маркса, революционерами только в области духа. Приближение революции 1848 привело к разложению в среде младогегельянцев, особенно усилившемуся с появлением работ Бруно Бауэра и Фейербаха. Книга III. направлена против Гегеля, Бруно Бауэра и особенно Фейербаха. Его задача — прежде всего очистить индивидуальное сознание от всяких идеологических наслоений, от тех идей, к-рые превращаются в самостоятельные сущности, порабощая людей (делая их маниаками или «одержимыми»). Поэтому Штирнер вступает в отчаянную борьбу с духом, идеями и принципами, презрительно именуя их «призраками». Он отбрасывает религию, совесть, мораль, право, законы, государство, общество, семью, любовь, свободу, равенство, наконец истину и даже «мышление», — словом, все идеологические «святыни». «Вам твердят, что нужно повиноваться богу, совести, долгу, закону и т. д. Все это чепуха, которой Вам забили голову и превратили в сумасшедших»., «Если Вы действительно жащдете добиться свободы, так исчерпайте же до конца ее требования.
Итак, кто должен стать свободным? — Ты, я, мы.
От чего? — От всего, что не ты, не я, не мы. Стало быть, Я — то ядро, которое нужно освободитьот всяких оболочек, очистить от всякой стеснительной шелухи. Что же остается, если Я освобождается от всего, что не-Я? Только Я й ничего кроме Я». Отсекая одно моральное понятие за другим (разрушая без исключения все «святыни», основанные на абсолютном духе, мышлении, бесконечном самосознании или ином умозрительном принципе), Штирнер разлагает' все атвлеченные идеи и беспощадно опустошает идеологическое сознание. Остается только Я, Единственный, и ничего больше. Перед этой единственной реальностью и единственной ценностью должны пасть все понятия, все идеологические построения. «Что такое добро, что такое зло! Ведь мое дело — Я сам, а Я ни хорош, ни плох. Ни то, ни другое не имеет для — Меня никакого смысла. Божеское — дело бога, человеческое — дело человека. Мы же дело — ни божеское, ни человеческое; оно не истина, добро, справедливость, свобода и т. д., а исключительно Мое; и оно не всеобщее, а единственное, ибо Я сам — Единственный. Для Меня нет ничего выше Меня». Таким образом Я, Единственный-*~ это отдельная личность, освобожденная от всех идеологических покровов и наслоений, а потому вполне самобытная и своеобразная. Отличаясь самобытностью, каждая личность эгоистична. Что бы люди ни предпринимали, в какие бы пышные идеологические одежды ни облачались, они тем не| менее всегда были и будут эгоистами. Каждый эгоист является единственным первоисточником права и морали: «Я вывожу всякое право и правомочие из себя; Я имею право на все, что в моей власти...
Возможно, что для других это не будет правильным, справедливым; это их забота, а не моя; они могут защищаться. Будь что-либо несправедливо для всего мира, а по-моему справедливо, т. е. Я желал бы этого, Я не посмотрел бы на весь свет. Так поступает каждый умеющий ценить себя, каждый, поскольку он эгоист, ибо сила выше права и притом — с полным правом». Для эгоиста нет преступления. Напротив, испокон веков эгоист находил в преступлении почву для самоутверждения и для высмеивания святынь.
Как ни «самобытны» отдельные эгоисты, они тем не менее нуждаются в материальных вещах для удовлетворения своих потребностей. Сохраняют ли они собственность на эти вещи? Да, — отвечает Ш., — собственность не может и не должна быть уничтожена: «Я хочу поднять свою ценность, ценность самобытности (Eigenheit), и мне ли умалять собственность (Eigentum)». Эгоист вовсе не думает приносить чтолибо в жертву или уступать; он решает просто: в чем я нуждаюсь, то я и должен иметьки добывать себе. Он сам определяет, что именно желает иметь. Поэтому эгоист говорит: бери и хватай то, что тебе нужно. Этим объявляется война всех против всех. «Но, — скажут, — мало ли в чем человек может нуждаться! Ну, что-ж? Кто во многом нуждается и умеет взять, тот и берет: взял же Наполеон Европу, а французы — Алжир». Так Ш. превращает «самобытного» в необузданного эгоиста, а эгоиста — в неограниченного собственника. Разумеется, интересы его и общества диаметрально противоположны.
Эгоист желает полностью сохранить свою самобытность. Между тем в обществе и его свобода и самобытность ограничены: «Общество — самодовлеющая сила, сила надо мной, нечто для меня недосягаемое, чему я могу, правда, удивляться, поклоняться, почитать и уваясать, но чем я
