Страница:БСЭ-1 Том 62. Шахта - Ь (1933).pdf/191

Эта страница не была вычитана

£49

ШЕСТИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ

50  — х и начало 60  — х гг. можно охарактеризовать как период незавершенной крестьянской революции. Массовые крестьянские восстания как перед отменой крепостного права, так и в первые годы после него, бурное студенческое движение как признак подъема мелкобуржуазных, демократических элементов интеллигенции, рост либеральных настроений в т. н.«обществе», наконец польское восстание 1863  — все это потрясло основы феодально-крепостнич. системы.

Об этой эпохе Ленин писал: «Оживление демократического движения в Европе, польское брожение, недовольство в Финляндии, требование политических реформ всей печатью и всем дворянством, распространение по всей России „Колокола44, могучая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров, появление прокламаций, возбуждение крестьян, которых „очень часто44 приходилось с помощью военной силы и с пролитием крови заставлять принять „Положение44, обдирающее их как липку, коллективные отказы дворян — мировых посредников — применять такое „Положение44, студенческие беспорядки — при таких условиях самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание — опасностью, весьма серьезной.

При таких условиях самодержавное правительство, которое свое высшее назначение видело в том, чтобы, с одной стороны, отстоять во что бы то ни стало всевластие и безответственность придворной камарильи и армии чиновных пиявок, а с другой стороны, — в том, чтобы поддерживать худших представителей эксплуататорских классов, — подобное правительство не могло поступать иначе, как беспощадно истребляя отдельных лиц, сознательных и непреклонных врагов тирании и эксплуатации (т. е. „коноводов44 „революционной партии44), запугивать и подкупать небольшими уступками массу недовольных. Каторга — тому, кто предпочитал молчать, чем извергать тупоумные или лицемерные хвалы „великому освобождению44 ; реформы (безвредные для самодержавия и для эксплуататорских классов реформ ы) — тем, кто захлебывался либерализмом правительства и восторгался эрой прогресса» (Ленин, Соч., т. IV, стр. 126—27).

Центральной проблемой всей эпохи Ш. г. был крестьянский вопрос, и вокруг этого вопроса сталкивались основные классовые силы того времени: помещики-крепостники, либеральное дворянство и «прогрессивная буржуазия», наконец само крестьянство и демократическая интеллигенция. Эти три основных силы определяли собою и важнейшие направления общественной мысли Ш. г., борьба которых наполняет всю печать того времени как легальную, так и подпольную^ «„Великая реформа44 была крепостнической реформой и не могла быть иной, ибо ее проводили крепостники. Какая же сила заставила их взяться за реформу? Сила экономического развития, втягивавшего Россию на путь капитализма. Помещики-крепостники не могли помешать росту товарного обмена России с Европой, не могли удержать старых, рушившихся форм хозяйства. Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России. Крестьянские „бунты44, возрастая с каждым десятилетием перед освобождением, заставили пер 350

вого помещика, Александра И, признать, чтолучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу» (Ленин, Соч., т. XV, стр. 143). Таким образом крестьянская реформа была «проводимой крепостниками буржуазной реформой». И борьба крепостников и буржуазных либералов вокруг этой реформы была «... борьбой внутри господствующих классов, большей частью внутри помещиков, борьбой исключительно из-за меры и формы уступок. Либералы так же, как и крепостники, стояли на почве признания собственности и власти помещиков, осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о п одном свержении этой власти» (там же).

Правда, в начале этой эпохи часть Либералов еще мечтала о конституции и даже пыталась грозить самодержавию и требовать коренных реформ, осмеливаясь иногда на нелегальные выступления вроде тайного общества «Великорусе», выпустившего три номера листка под тем же названием (1861). В этом листке, чтобы спасти Россию от новой пугачевщины, общество предлагало «образованным классам взятьв свои руки ведение дел из рук неспособного правительства». Но по мере роста революционных настроений, уже после майских пожаров 1862 и особенно после польского восстания почти все т. н. «либеральное общество» решительно выступило против революционеров, а выстрел Каракозова (1856) вызвал в нем настоящую вакханалию верноподданнического патриотизма. Особое место занимал Герцен, относительно которого Ленин писал «... справедливость требует сказать, что при всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем верх» (там же, стр. 467).

В самом начале этой эпохи Герцен, по словам В. И. Ленина, принадлежа к помещичьей, барской среде и покинув Россию в 1847, «... не* видел революционного народа и не мог верить, в него. Отсюда его либеральная апелляция к „верхам44. Отсюда его бесчисленные слащавые письма в „Колоколе44 к Александру II Вешателю, которых нельзя теперь читать без отвращения. Чернышевский, Добролюбов, СерноСоловьевич, представлявшие новое поколение революционеров-разночинцев, были тысячу раа правы, когда упрекали Герцена за эти отступления от демократизма к либерализму» (Л ен и н, Соч., т. XV, стр. 466—67). Наоборот,, сочувствие Герцена польскому восстанию оттолкнуло от него всех бывших либералов. По отношению к делу Каракозова он занял неизмеримо более достойную позицию.

То или иное разрешение крестьянского вопроса ставило перед Россией два пути развития, к-ры‘е Ленин впоследствии назвал «прусским» и «американским». Осуществление буржуазной реформы крепостниками при жалкой, половинчатой, трусливой и своекорыстной оппозиции либералов привело к тому, что в России после «освобождения» крестьян сохранилось огромное количество остатков феодально-крепостнических отношений. Это означало гораздо более медленный темп капиталистического развития и исключительное разорение и обнищание деревни. И то и другое усиливало рост недовольства и революционно-демократические стремления новой, разночинной, плебейской интеллигенции, которая массой хлынула в столицу и университетские города и наложила на всю