ди ревизионистов и оппортунистов 2 Интернационала взгляда о том, что необходимо различать религию как дело внутреннего убеждения от церковной догмы. «Внутренняя» религия якобы представляет собой возвышенное и чистое учение, «возвышение личности над ее преходящими интересами, в своем роде этический, какой-то чрезмерный идеализм», она легко соединима с социализмом. Но эта «внутренняя» религия искажается церковью. Такая история произошла якобы и с первоначальным X., представлявшим собой, по утверждению Каутского, революционное, коммунистическое движение. С образованием в христианских общинах клира и епископской власти первоначальное учение X. было извращено и превратилось в свою противоположность. В этом Каутский видит диалектику развития и удивляется, почему Энгельса не интересует подобный диалектический процесс. Но Энгельс представляет развитие христианства совсем не так, как оно дано у Каутского, и потому ничего и не говорит о «диалектике» развития X., выдуманной теоретиком ревизионизма. Своим «Происхождением христианства» Каутский пытается оправдать оппортунистическое отношение партий 2 Интернационала к религии как к частному делу.
Образование догматов и культа. Как указывает Энгельс, X. началось с образования «многочисленных сект, борющихся между собой по меньшей мере с такой же страстностью, как и с общим врагом» (К истории первоначального христианства, Маркс и Энгельс о религии и борьбе с нею, т. II, 1933, стр. 555), т. е. с нехристианским обществом, в окружении к-рого жили ранние христиане и к-рому они себя противопоставляли. Это были различные, частью иудейские (иудейской диаспоры), частью эллинские и восточные религиозные движения, из столкновения к-рых и рождалось X., его догматы и культ.
Древнейшим предметом споров в раннем X., следы к-рого сохранились в т. н. «Деяниях апостолов» и отчасти в таких древних апокрифах, как «Дидахэ» (гл. VI) и т. п., были вопросы об обязательности соблюдения у христиан библейских ритуальных законов о пище и обрезания. Повидимому самое раннее X., представлявшее собой одно из тех течений в мессионической диаспоре, к-рое отвергало культ мессии как бойца за освобождение евреев изпод власти. римлян и противопоставляло ему культ мессии как искупителя грехов всех людей, признавало все же эти пищевые запреты и обрезание, отвергнув только обязательность посещения иерусалимского храма и библейскую теократию. Но скоро в той же диаспоре образовались более эллинизированные христианские группы, к-рые стали отрицать обязательность пищевых запретов и обрезания по крайней мере для христиан из эллинов и прочего иудейского населения тех сирийских и малоазиатских городов, где возникло X.
Со вхождением в X. большего количества эллинов эта группа получила преобладание, а сторонники первого направления замкнулись к началу 2 в. в обособленные секты, частью сохранившие прежнее, общее всем христианам наименование назареян, частью получившие название эбионитов (Евсевий, Церковная история), что значит «бедные», «убогие» и ука зывает на социальный состав этих сектантов.
Эбионитские секты дожили до 5 века, когдарастворились в манихействе. Догмат о «Богочеловеке», являющийся основным в X., был создан в ожесточенной борьбе между различными течениями раннего X. (подробно об образовании мифа о Христе см. Иисус Христос).
Церковный историк начала 4 в. Евсевий Памфил передает в своей «Церковной истории» сохранившееся до его времен предание, ч^то среди эбионитов было два течения по вопросу о Христе. Одни считали его за пророка типа библейских, хотя и высшего среди них, другие — за какое-то полубожественное существо.
Во 2 в. со вхождением в ряды христиан представителей зажиточных групп городского населения, среди к-рых встречалось немало гностиков, или «ученых», начинаются попытки уточнить учение о Христе, этом бледном и мифическом образе божественного спасителя, доставшемся в наследство X. второго вёка от христиан первого века. Ставятся вопросы об отношении Христа к богу и миру и об отношении бога к миру. Гностики (наиболее известные из них Сатурнин, Карпократ, Керинф, Василид, Валентин) были представителями того религиозного синкретизма, который сложился на базе оживленной торговли Римской империи с Востоком и являлся попыткой синкретического объединения культов богов спасителей из религиозно-философских систем Индии, Ирана.
Вавилонии, Египта, античного мира и иудейского мессианства.
Для гностиков бог — бесконечное существо, пребывающее вне мира в абсолютном покое, в небытии, в плероме, напоминающей несколько буддистскую нирвану. Творец мира, демиург, — злое божество. Он добывает частицу бога, при помощи к-рой одухотворяет мир. Смысл дальнейшего существования — вернуть эту божественную частицу опять богу; В этих целях в мир и являются Христос и Иисус, к-рые в одних гностических системах понимаются тождественно, в других различно. Гностики проповедывали крайний аскетизм, но были движения, которые в борьбе с материей выдвигали и крайнюю разнузданность (николаиты, карпократиане).
Гностицизм никогда не был широким общественным движением в христианстве и оставался уделом немногих замкнутых групп. Но на христианскую теологию он сильно повлиял, внеся сюда в частности первые элементы культа троицы, широко распространенного в индусских, иранских и египетских культах. Бог, София, или божественная мудрость, и Христос гностических систем привели к зачаткам учения о троице. Уже в конце 2 и начале 3 вв. встречается т. н. апостольский символ, в к-ром проповедуется крещение во имя отца, сына и духа. Но отношение этих лиц в троице между собой еще не определено.
Из других сект 2 в. можно отметить еще маркионистов (см. Маркидн) и монтанистов. Первые, популярные гл. обр. среди купечества римско-эллинских городов, примкнувшего к христианству (сам Маркион, по преданию, был купец), резко разорвали с библейскими традициями, которые содействовали обособлению и замкнутости. Монтанисты никакой новой догматики не выдвигали, а боролись против преобладания епископов, считая их власть новым явлением в христианстве. Последствием этой борьбы было утверждение епископами на рубеже 2 и 3 вв. церковного догмата об апостольском преемстве епископов. Согласно дог-
