ФРАНЦИЯ29/VII. Отдельные сен-симонисты приняли участие в движении, но они были строго осуждены главарями школы. Более заметную роль сыграли бонапартисты и республиканцы, командовавшие некоторыми отрядами. Но республиканцы, группировавшиеся вокруг Гинара, Теста и др., сделали непоправимую ошибку, доверившись Лафайету. Узнав о происках группы орлеанистов (Лафит, Тьер, Минье, поэт Беранже и др.), выдвигавших герцога Орлеанского в качестве преемника Карла X с титулом «наместника королевства» и таким образом пытавшихся сохранить монархию, республиканцы обратились к Лафайету, ставшему в этот момент во главе Национальной гвардии, с предложением взятт на себя роль временного президента и возглавить временное правитель; ство. Но Лафайет предпочел жалкую роль посредника между герцогом Орлеанским и республиканцами. Он сумел парализовать энергию республиканцев, уговорив их воздержаться от решительных действий в течение 48 часов.
Между тем бой закончился, рабочие покинули баррикады. Благоприятный момент для разгрома орлеанистов был упущен. Последующие попытки противодействовать интриге орлеанистов не имели успеха, и герцог Орлеанский вступил на трон Ф. под именем Людовика Филиппа I. Карл X, безуспешно пытавшийся остановить революцию своими запоздалыми уступками, эмигрировал в Англию, отрекшись от престола в пользу своего внука, герцога Бордосского.
ИЮЛЬСКАЯ МОНАРХИЯ (1830—48).
Июльская революция 1830, покончившая с режимом Реставрации, со старшей линией династии Бурбонов, с политич. преобладанием землевладельческого дворянства, поставила у власти финансовую и промышленную олигархию.
Новый король, Луи Филипп Орлеанский (см.), был типичным королем-буржуа, близко связанным с крупными банкирами, особенно с Ротшильдом (см.). Новая конституция («хартия 1830») ограничила право короля издавать внепарламентские указы («ордонансы»), но сохранила двухпалатную систему, хотя Верхняя палата утратила свое прежнее влияние; звание пэра из наследственного стало лишь пожизненным (закон 1831), а Палата депутатов получила законодательную инициативу. Реформа избирательной системы (закон 1831), выразившаяся в нек-ром понижении возрастного ценза и ценза имущественного (с 300 до 200 фр ), увеличила число избирателей — правда, всего до 250 т. чел. (при 34 млн. населения): не только массы рабочих, городская и сельская беднота, но также средняя и мелкая буржуазия и значительная часть интеллигенции попрежнему оставались политически бесправными.
Правительство обеспечивало свое парламентское большинство путем двойного подкупа — избирателей и депутатов — пенсиями, государственными должностями, концессиями и пр.
Крупная буржуазия стала господствовать и в местном самоуправлении — в муниципальных, окружных и департаментских советах, члены которых избирались опять-таки только цензовыми элементами (закон 31/Ш1831). С 1830 у власти стояла не вся буржуазия, а лишь «одна ее фракция: банкиры, биржевые и железнодорожные короли, собственники угольных копей и железных рудников, лесовладельцы ! и часть примыкающего к ним крупного зе 584
млевладения — так называемая финансовая аристократия. Она сидела на троне, она диктовала в палатах законы, она раздавала государственные должности, начиная с министерства и кончая табачным бюро» (Маркс, [Классовая борьба во Франции]4 в кн.: Маркс и Энгель с, Соч., т. VIII, стр. 4). Король-буржуа не забывал и о себе: 14/1 1832 был принят закон о «цивильном листе», определивший ежегодное содержание короля в 12 млн. плюс 1 млн. наследному принцу. Сверх того закон допускал назначение дополнительных сумм на содержание членов королевской семьи, владевшей вдобавок значительными землями и лесами.
В стране продолжался процесс промышленного переворота, первые признаки к-рого обнаружились с.!? 4 в начале 19 в., — процесс вытеснения ручного труда машиной, мелких заведений и мануфактур — фабрикой, завершившийся лишь в 50—60 — х годах. Если в 1830 весь вложенный в торговлю и промышленные предприятия капитал составлял 30 млрд, франков, то к 1848 он возрос до 45 млрд. Число ежегодно выдаваемых патентов на изобретения, в период Реставрации не превышавшее 250^ в середине 1840 — х гг. достигло £ тыс. Число паровых двигателей в промышленности, которое в 1820 равнялось 65, в 1830—616, к 1840 увеличилось до 2.591, а в 1847 — до 4.853.
Если в 1836 насчитывалось только 6 тыс. механических веретен, то в 1840 их было уже 25 тыс. Потребление хлопка увеличилось с 28.216 тыс. кг (1831) до 63.952 тыс. (1846), добыча каменного угля поднялась с 1.760 тыс. т (1831) до 5.163 тыс. т (1847), производство чугуна и железа возросло с 221 и 151 тыс. т (1828) до 591 и 377 тыс. т (1847). Железнодорожное строительство сделало крупный шаг вперед: если до 1835 имелись только три дороги длиной в 148 км, то к 1/1 1847 в эксплоатации находилось уже 1.535 км, в строительстве — еще 529. Весьма значителен был и рост оборотов внешней торговли: 945 млн. фр. в 1825 и 1.772 млн. в 1846. О росте банковской деятельности можно судить по тому, что обороты Французского банка за время с 1826 по 1847 возросли с 6 млрд. фр. до 44.
Промышленное накопление росло, но еще быстрее шел процесс спекулятивного накопления, открыто поощряемый правительством, вся финансовая политика к-рого была как бы приспособлена к одной цели — оплодотворять банковский капитал (система крупных займов для покрытия растущего государственного де* фицита, закон 1843 о передаче монополии по постройке новых железных дорог крупным акционерным компаниям с правом на выкуп государством в конце столетия). Система крайнего протекционизма, унаследованная от эпохи Реставрации, обогащала крупнейших железнодорожников и владельцев копей и рудников, но весьма невыгодно отзывалась на франц. промышленности в целом, невероятно удорожая сырье и топливо. Так, в 1834 во Ф. цена каменного угля составляла 5, 2 фр. за гектолитр, тогда как в Лидсе он стоил всего 0, 55 фр., т> е. в 10 раз дешевле. Английское железо стоило в Кардифе вдвое дешевле, чем во Франции.
Дороговизна угля и железа тормазила развитие металлургии и текстильной пром-сти в самой Ф., обусловливала медленное' развитие машинной техники и вызывала недовольство массы предпринимателей.
