вательно критикует монархические положения «Наказа» и даёт следующую проницательную характеристику сочинения: «В нём... везде мы находим два противоположных начала — дух революционный, под влиянием которого находилась тогда вся Европа, и дух деспотизма... Она (Екатерина) республиканские идеи, заимствованные большей частью от Montesquieu, употребляла как средство для оправдания деспотизма, но большею частью неудачно!!!». Это писал девятнадцатилетний юноша, воспитанием нимало не подготовленный к критическому анализу социальных проблем.
Т. рано начал сознавать свои духовные силы и своё одиночество в окружающей его помещичьей, военно-дворянской среде. Главное содержание ранних дневников Т. — записи самонаблюдений и самоанализа. Дневники Т. — это искренняя, непосредственная исповедь, это — запечатленный труд над самим собою, имевший громадное значение для его искусства. «Кто не изучал человека в самом себе, — писал Чернышевский в статье о «Детстве», «Отрочестве» и «Военных рассказах» Толстого, — тот никогда не достигнет глубокого знания людей... Мы не ошибёмся, сказав, что самонаблюдение должно было чрезвычайно изострить вообще его (Толстого) наблюдательность, приучить его смотреть на людей проницательным взглядом». Чернышевский дал блестящую характеристику толстовского мастерства: «Внимание графа Толстого больше всего обращено на то, как одни чувства и мысли развиваются из других: ему интересно наблюдать, как чувство, непосредственно возникающее из данного положения или впечатления..., переходит в другие чувства, снова возвращается к прежней исходной точке и опять и опять странствует..., как мысль, рождённая первым ощущением, ведёт к другим мыслям, увлекается дальше и дальше...». Т., по словам Чернышевского, занимает «сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души, чтобы выразиться определительным термином».
«Диалектика души» — это первое гениальное открытие Т. в области искусства. Чернышевский показал связь между самонаблюдением и объективной ‘наблюдательностью Т., переход самоанализа в анализ общественного мира. Т., при всём пристальном внимании к своему внутреннему миру, никогда не замыкался в себе, его «я» не заслоняло жизни других людей. Он не отделял личных судеб от решения социальных проблем: «Ежели пройдёт 3 дня, — писал он, — во время которых я ничего не сделаю для пользы людей, я убью себя». Самоанализ не доставлял Т. удовлетворения, напротив, в поисках великой цели жизни Т. сурово судил себя. Трезвый наблюдатель таинственного процесса душевной жизни и вместе с тем абстрактный резонёр, человек великой страстности и неусыпного критицизма — таким встаёт Т. уже по дневникам молодости.
У Т. были предшественники и учителя. В своём творчестве Т. продолжил лучшие традиции реализма 18—19 вв. Прямым предшественником Т., если не иметь в виду Пушкина — родоначальника русской литературы, был Лермонтов, который первый в русской литературе рассказал «историю души чело 458
веческой» в «Герое нашего времени». В западной литературе Т. выделил Стерна, Стендаля и Руссо. В Стерне Толстого привлекали непринуждённость, естественность, с к-рой автор «Сентиментального путешествия» рассказал «задушевную сторону» обыденной жизни. В Стендале Толстой высоко ценил автора «Пармского монастыря» (мастерство военных сцен). «Я прочёл всего Руссо, — вспоминал Т. в 1901, — я более, чем восхищался им, я боготворил его. В 15 лет я носил на шее медальон с его портретом вместо нательного креста.
Многие страницы его так близки мне, что мне кажется, я их написал сам». Есть историческая закономерность в том, что великий французский мыслитель, идеолог буржуазной революции 1789, был близок русскому гению, отразившему мощное народное движение буржуазно-демократической революции 1905.
Т. был участником войны на Кавказе и участником Крымской кампании. Впечатления Севастопольской обороны, по свидетельству писателя, переданному его биографом П. Бирюковым, были неизгладимы. Повести «Отрочество» и «Юность» были написаны наряду и вперемежку с военными рассказами — «Набег» (1852), «Севастополь в декабре месяце» (1855), «Севастополь в мае» (1855), «Севастополь в августе» (1855), «Рубка леса» (1855), «Встреча в отряде с московским знакомым» (1856). На войне, в исключительных обстоятельствах геройской защиты Севастополя, определился толстовский гений. Уже здесь во всей силе сказалось чувство национальной гордости, понимание величия народа, с особенной силой и красотой проявляющегося в дни испытаний, когда решаются судьбы родины. «Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был русский народ...», — так заканчивается первый толстовский очерк Севастопольской обороны. И именно в Крымской кампании Т. воочию убедился, насколько бедственно было положение закрепощённого народа и его армии. В «Записке об отрицательных свойствах русского солдата и офицера» (редакционное заглавие статьи) — замечательном документе передовой мысли эпохи — Т. с негодованием обличал разложение высшего командования, взяточничество и казнокрадство в армии, вскрыл трагизм положения бесправного, закрепощённого русского солдата, самоотверженного защитника родины. В «Севастопольских рассказах» Т. показал величие его души: твёрдость, мужество, скромность, верность долгу, любовь к родине — чувство неразрывной связи, слитности с нею.
Т. изображал войну «не в правильном, красивом и блестящем строе с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами..., а в крови, страданиях, смерти». Сам Т. так характеризовал своё творчество периода Севастопольской обороны: «Герой его тот, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его, который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда». Он рисовал людей на войне своим излюбленным приёмом: передавал их «неслышный разговор» с собою и в обычной обстановке, и в моменты напряжения всех душевных сил, в виду смертельной опасности, и
