РУССКИЙ ЯЗЫКсодержанием и своеобразием национальной рус. культуры. Пушкин признает европеизм, но только оправданный «образом мыслей и чувствований» рус. народа. Эти принципы были не отвлеченными правилами пушкинской стилистики, но плодом глубокой оценки совре^менного поэту состояния литературного языка.
Они определяли метод творческой работы великого поэта. Пушкин объявляет себя противником «искусства, ограниченного кругом языка условленного, избранного», искусства аристократического. «Зрелая словесность» должна иметь своей основой «странное (т. е. самобытное, отражающее творческую оригинальность народа. — Ред.) просторечие». В этой широкой концепции народности находили свое место и славянизмы и европеизмы, если они соответствовали «духу русского языка» и удовлетворяли его потребностям, сливаясь с национальной семантикой.
Пушкин сливал слова и обороты церковнославянского языка с живой рус. речью. На таком соединении он создал поразительное разнообразие новых стилистич. средств в пределах разных жанров. Он воскрешал старинные выражения с ярким колоритом национальной характеристики. Но Пушкин предупреждал, что «славянский язык не есть язык русский, и что мы не можем смешивать их своенравно». В пределах общенациональной языковой нормы возможно бесконечное функциональное разнообразие слов и оборотов. Но для этого необходимо «чувство соразмерности и сообразности».
Этот принцип решительно противопоставляется как учению о трех стилях — с прикрепленным к каждому из них кругом слов и оборотов, так и принципу классового отбора слов и выражений в «новом слоге российского языка». Установив общенародную литературно-языковую норму, Пушкин разрушает все преграды для движения в литературу всех тех элементов рус. языка, к-рые могли претендовать на общенациональное значение и к-рые могли бы содействовать развитию индивидуально-художественных композиций и стилей. Те же принципы Пушкин применяет и к европеизмам. В раннем языке Пушкина много галлицизмов, напр., в области фразеологии: «воин мести», «сын угрюмой ночи», «листы воспоминанья» и др., в синтаксических конструкциях: ... Грустный, охладелой, И нынче иногда во сне Они смущают сердце мне....
Пушкин освобождает от них свой язык. Он — противник «калькированья» чужих выражений, перевода их слово в слово. Но Пушкин не отвергает «галлицизмы понятий». «Ясный, точный язык прозы, т. е. язык мыслей» в рус. литературе первой четверти 19 в. еще не существовал.
«Ученость, политика, философия по-русски еще не изъяснялись». И тут было чему поучиться на материале франц. языка. Вовлекая в рус. речь европеизмы, Пушкин исходит из семантических закономерностей самого Р. я. и из его культурных потребностей: Но панталоны, фрак, жилет, Всех этих слов на русском нет.
Принцип всенародной общности языка ведет к отрицанию излишних заимствований. Употребление специальных терминов в общелитературной речи тоже ограничивается Пушкиным. «Избегайте ученых терминов, — писал Пушкин И. В. Киреевскому (от 4/1 1832), — старайтесь их переводить». Пушкин отбирает Б. С. Э. т. XLTX.и комбинирует наиболее характерные и знаменательные формы народной речи, семантически сближая литературный язык с «чистым и правильным языком простого народа», от к-рого он резко обособлял жеманный язык мещанской полуйнтеллигенции, «язык дурного общества».
Понятно, что областные этнографии, особенности йародной речи, узкие провинциилизмы Пушкиным лишь в редких случаях включались в литературную норму. Из областных наречий и говоров Пушкин вводил в литературу лишь то, что было общепонятно и могло получить общенациональное признание. Пушкинский язык чужд экзотике областных выражений, избегает ненужных арготизмов. Он почти не пользуется профессиональными и сословными диалектами города, его средних и низших слоев.
Пушкинскому языку, в общем, чужды резкие приемы социально-групповой и профессиональной диалектизации. В том же направлении смысловой емкости при предельной простоте Пушкин реформирует синтаксис литературного языка. Краткие, сжатые фразы (обычно в 7—9 слов), чаще всего с глагольным центром, логическая прозрачность в приемах сочинения и подчинения предложений рельефно оттеняют быстрое движение острой и ясной мысли. Итак, в языке Пушкина впервые пришли в равновесие основные стихии русской речи.
Разрешив в основном вопрос об общенациональной языковой норме, Пушкин окончательно похоронил теорию и практику трех литературных стилей. Открылась возможность бесконечного индивидуально-художественного варьирования литературных стилей. Широкая национальная демократизация литературной речи давала простор росту и свободному развитию индивидуально-творческих стилей в пределах общелитературной нормы. Со времени Пушкина рус. литературный язык входит как равноправный член в семью зап. — европейских языков. «При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте... В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство» (Гоголь). Доведя до высокого совершенства лирический стих, Пушкин дал классич. образцы языка повествовательной и историч. прозы. Но проблема «метафизического» (т. е. отвлеченного, философско-книжного, научного и публицистического) языка, который, по словам Пушкина, находился в то время «в диком состоянии», Пушкиным была лишь намечена. Непосредственным преемником и продолжателем пушкинской языковой реформы был Лермонтов. Он пускает в широкий демократии, оборот лучшие достижения романтич. культуры поэтического слова.
Создав новые формы сжатого и образного выражения мыслей и сложных чувств, Лермонтов осуществляет тот национальный синтез повествовательного и «метафизического» отвлеченно-книжного языка, к к-рому стремился Пушкин. Язык Лермонтова оказывает сильное влияние не только на последующие стили художественной литературы, но и — вместе с языком Гоголя — на язык журнально-публицистической прозы, к-рый получает новое направление и развитие в 30—40 — х гг. в литературной деятельности Белинского.
Итак, к 30—40-м гг. аристократическая культура литературного языка, господствовавшая во второй половине 18 — начале 19 вв., теряет 25
