организм на сумму совершенно независимых признаков, равных числом количеству наличных генов, то дальнейший углубленный экспериментальный и теоретич. анализ все более и более раскрывал ошибочность этих представлений. Было установлено, что число генов вовсе не соответствует числу признаков, так как один ген может определять совокупность признаков, и, наоборот, каждый признак организма зависит от целого ряда генов одновременно. Все более и более становится очевидным, что раздельными и независимыми в процессах наследственности являются только гены, признаки же организма следует рассматривать не как мозаику отдельностей, а как единое целое, возникающее в результате развития при участии конкретных (часто неповторимых) условий среды. Поэтому неверными являются обычные еще до сих пор выражения о передаче по наследству признаков, о расщеплении признаков, независимом комбинировании признаков.
Все эти процессы осуществляются генами благодаря их раздельности и независимости при наследственных явлениях. Наоборот, все явления, относящиеся к осуществлению признаков, в том числе и доминирование, рецессивность, промежуточность и множество других, еще мало изученных закономерностей, не исчерпываются процессами передачи генов, а определяются сложными процессами развития признаков. В последние годы эти закономерности развития начинают успешно изучаться (см. Феногенетика). Очень долго некоторые менделисты-генетики сопротивлялись материальной конкретизации гена, упорно рассматривая его как абстракцию, условное понятие. Отчасти это проистекало из того же отождествления гена с признаком. «Ядерная теория наследственности» встречала в своей новейшей форме, «хромозомной теории», крайне сдержанный прием. Иогансен и Бетсон, оба склонные к типичному агностицизму, старались вообще обходить вопрос о материальных основах наследственности. Хромозомная теория наследственности перестала рассматриваться в качестве чистой гипотезы лишь с момента ряда открытий школы Моргана, сделавшей также много для ликвидации теории «присутствияотсутствия». Последние годы принесли ряд цитологических открытий в этой области, подводящих нас вплотную к раскрытию структур хромозом и наследственных элементов, в них находящихся.
М. и дарвинизм. Открытие М. и мутационная теория (см.) вызвали сначала волну антидарвинизма. Де-Фриз (1900—03) полагал, что одного возникновения «прогрессивной» мутации достаточно для появления вида; он даже пустился в фантастические подсчеты числа таких мутаций или «мутационных периодов», достаточных для образования всех известных видов. Иогансен (1909), строгий сторонник механистической методологии, по которой наука исчерпывается «числом, мерой и весом», не желал вообще решать проблемы эволюции, относя их к «натурфилософским». Лотси (1912—1913) пытался обосновать фантастич. теорию неизменности генов и их числа. Бетсон (1914) на основании своей теории «присутствия-отсутствия» дошел даже до утверждения, что наравне с простым перекомбинированием генов идет процесс их потери, выпадения. Все эти теории совершенно не учитывали, что одни какие бы то ни было закономерности наслед 794
ственности не могут объяснить эволюционного процесса. Пытаясь всячески выпятить недостаточное знание в эпоху Дарвина закономерностей изменчивости и наследственности, они ошибочно полагали, что с выяснением последних экспериментально решается проблема эволюции.
Действительно, как мы видели, в эпоху Дарвина господствовало учение о «слитной» (blending) наследственности. По этому примитивному механистич. представлению признаки скрещивающихся организмов «смешиваются», «сливаются». Таким образом, всякий новый, единично возникающий признак не имеет шансов сохраниться среди массы отличающихся от него остальных форм вида. По учению о слитной наследственности подобный новый признак с каждым поколением все более и более будет ослабляться, образуя нечто «промежуточное» с исходными старыми признаками вида.
При таких обстоятельствах естественный отбор бессилен сохранить подобный признак, если даже он окажется полезным в борьбе за существование. Такие возражения против теории естественного отбора выставлялись антидарвинистами. Лишь с разработкой М. оказалось возможным ликвидировать учение о слитной наследственности, и вместе с ним отпали эти возражения против теории естественного отбора. В свете менделизма оказались разъясненными явления «промежуточной» и «постояннопромежуточной» наследственности.
Всякий вновь возникший, даже единичный наследственный признак при скрещивании может в ближайшем поколении «смешаться» или даже не проявиться вовсе; однако это не означает, что наследственный фактор, ген, его определяющий, «смешался» или исчез навсегда. Как твердо установлено, рецессивный ген, находящийся в гетерозиготном состоянии, т. е. совместно с доминирующим над ним аллельным ему геном, может быть обнаружен при переходе в гомозиготное состояние.
Возникнув в единичном числе, новый ген непрерывно распространяется все в большем числе особей, так как при размножении он автоматически распределяется в численных пропорциях, вытекающих из закономерностей М. Ведь само собой разумеется, что процессы свободного комбинирования и расщепления генов не стоят ни в какой связи с возможностями внешнего проявления признаков, вызываемых этими генами. Этот процесс размножения генов, распространения их в совокупности свободно скрещивающихся особей, обеспечивает не только сохранение вновь возникающих признаков, но и сильно повышает их шансы проявиться даже при относительной редкости возникновения новых мутаций. Этим М, устраняет еще одно затруднение на пути дарвинизма: возражение с точки зрения малой интенсивности мутационного процесса. Действительно, если в эпоху Дарвина и с точки зрения его противников для обеспечения деятельности естественного отбора приходилось допускать столь высокую частоту новых наследственных изменений, которая противоречила прямым наблюдениям, менделистическое объяснение находится в полном соответствии с реально установленной интенсивностью мутационного процесса (см. Популяция).
На положительное значение М., в отличие от реакционного «мендельянства», не раз указывал наш великий соотечественник, гениаль-
