обходимого отношения этих связей друг к другу. С формальной стороны простейшее умозаключение есть опосредованное отношение двух суждений, подобно тому как суждение есть непосредственное отношение двух понятий. Но с точки зрения материалистической диалектики умозаключение в конечном счете через суждение, понятие, представление, ощущение является лишь наиболее развитым, опосредованным отношением реальных определений.
Схоластика и формальная логика, отвле каясь от реального содержания логических форм, обращают центр внимания исключительно на внешнее соотношение понятий и суждений, однако и это соотношение понимается в высшей степени метафизически, мертво. Замечательную диалектическую трактовку различных форм умозаключений дал в своей «Науке логики» Гегель. Новое у него состоит в том, что он применил историзм и к этим вопросам. Однако мы не можем согласиться с гегелевской критикой формально-логической разработки форм умозаключения несмотря на его замечательную диалектическую критику метафизики формальной логики. Мы не можем согласиться и прежде всего потому, что мистицизм находит у него особенно яркое проявление в учении об умозаключениях, а, во-вторых, потому, что Гегель под видом критики субъективно-идеалистического эмпиризма в вопросе об умозаключениях пытается дать критику материализма.
Гегель, критикуя формальную логику, утверждал, что она стоит на грани субъективного идеализма — что несомненно верно, как верно и другое утверждение 'Гегеля, что формальная логика игнорирует живое содержание объективной реальности. Верно наконец, что умозаключение есть развитое суждение, как и суждение есть развитое понятие. Но абсолютно неверна точка зрения Гегеля, будто «все вещи суть умозаключение». Здесь у Гегеля, выражаясь словами Ленина, «объективизм высшей степени» плюс форменная мистика. Неверно, что познание как «наше» (а о нем только и идет речь) есть только «чисто субъективное познание». Наоборот, в «нашем» познании материалистической диалектики отражается объективная реальность, существующая вне всякого познания, понятия, суждения и умозаключения (с чем Гегель «не согласен»). Неверно, что умозаключение как логическая форма есть совокупность трех «предложений». Суждение не есть предложение, а выражается в предложении. Неверно утверждение Гегеля, что всякое суждение непосредственно. Ничего нет только непосредственного. Это Гегель сам много раз заявляет, но этого он часто не проводит в своих исследованиях. Гегель считает, что первые две «фигуры» формальной логики есть нечто неистинное, субъективное, формально рассудочное. Это утверждение у него имеет также смысл отрицания материалистического познания через ощущение и созерцание вещей, отрицания перевода единичного в мышлении в особенное и далее во всеобщность. Но, переходя от умозаключений единичности и частности к их высшей форме — к умозаключению необходимости (всеобщности), он, противореча себе, вынужден признать известную объективность и более простых форм умозаключения — умозаключения качественного (наличного бытия — единичности) и «рефлективного» («всячества», индукции и анало 218 гии — умозаключения особенности). «В наше время, — говорит Гегель в связи с критикой „качественного “ умозаключения, — различные формы умозаключения встречаются еще почти исключительно только в учебных руководствах по логике, а знание этих форм считается пустой школьной мудростью, из которой нельзя сделать никакого дальнейшего употребления ни в практической жизни ни в науке. Относительно этого убеждения мы должны раньше всего заметить, что, хотя было бы излишне и педантично по всякому поводу выступать со всем аппаратом формального умозаключения, все же различные формы умозаключения никогда не теряют значения в нашем познании.
Когда например человек, проснувшись утром в зимнюю пору, слышит скрип саней на улице, и это его приводит к заключению, что ночью был сильный мороз, — то он этим производит умозаключение, и подобную операцию мы повторяем в самых разнообразных обстоятельствах» (Гегель, Соч., том I, стр. 291). Если обычные «различные формы умозаключения никогда не теряют значения в нашем познании», то отсюда следует, во-первых, что они имеют объективноистинное значение и что, во-вторых, нужно понять эти формы в их истине и следовательно подвергнуть критике и исправить их обычное понимание. Конечно Гегель не мог этого проделать на основе своей идеалистической концепции.
Слово «заключение» в связи со словом «вещи» означает понятие объективно-реального результата известного процесса, это нечто развивавшееся, ставшее, оформившееся, завершенное, опосредованное деятельностью. Вещи не существуют испокон века в готовом, законченном виде. Наоборот, всякая вещь есть результат процесса, результат движения, каждая отдельная вещь произошла. Но «заключения идей» не суть нечто чуждое «заключению вещей». Наши разумные умозаключения должны так или иначе отражать собой «заключения вещей», их процессы, их связи, их отношения, законы движения этих связей и отношений. Поэтому Ленин «поправляет» Гегеля и в вопросе об отношении познания вещей в форме умозаключений. Ленин замечает, что «самые обычные логические „фигуры“ — (все сие в § о „первой фигуре заключения") суть школьно размазанные, sit venia verbo, самые обычные отношения вещей» (Л ен и н, Философские тетради, стр. 172). Недостаток этих фигур только в том, что они «школьно размазаны», закостенели, превращены в мертвую догму, в нечто чисто формальное, внешнее. Следовательно для марксизма задача отнюдь не ограничивается «чистой» критикой «фигур умозаключения», отнюдь не состоит в их отбрасывании. «Когда Гегель, — замечает Ленин, — старается — иногда даже тщится и пыжится — подвести целесообразную деятельность человека под категории логики, говоря, что эта деятельность есть „заключение", что субъект (человек) играет роль такого-то „члена" в логической „фигуре" заключения и т. п., — то это не только натяжка, не только игра. Тут есть очень глубокое содержание, чисто материалистическое. Надо перевернуть: практическая деятельность человека миллиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти фигуры могли получить значение аксиом» (там же, стр. 183—184). Еще более ясно обнаруживается мысль Ленина об отражении практики в фигурах умозаключения и в проверке и закрепле-
