налагает свою печать на решения основного, постепенно уточняемого вопроса: откуда произошли и из чего состоят вещи.
Милетцы в конечном счете устанавливают понятие первоматерии как источника и основной сущности всего существующего, перехбдя на этом пути от первоначальной водной стихии Фалеса к выделяющей и поглощающей миры туманной массе Анаксимандра (см.), а оттуда — к разрежающемуся и сгущающемуся воздуху Анаксимена (см.).
Когда затем нужное понятие выработано, перед греч. мыслью встает дальнейший вопрос — об отношении между пребывающей материальной первоосновой мира и конкретным множеством изменчивых, преходящих вещей. В конце бив первой половине 5 веков эта проблема получает ряд решений, характер к-рых типичным образом предопределяется различием порождающей их общественной среды. Борющийся с демократией родного города Гераклит (см.) из Ефеса, великий диалектик древности, подчеркивает ничтожность вечно текущих, совмещающих бытие с небытием вещей («в одни и те же воды мы входим и не входим; существуем и не существуем») и провозглашает безраздельное владычество всеизменяющего времени («время — дитя играющее, пешки передвигающее: дитя на царстве»). Но над миром, охваченным пламенем непрерывного процесса, возвышается вечный разумный закон, определяющий тот порядок, в котором происходит превращение одной противоположности в другую, устанавливающий ненарушимые для каждой вещи «меры», в к-рых протекает ее бытие. Как в общественной жизни главное — закон, за к-рый «надо бороться как за городскую стену», так и в отношении вселенной — «мудрость в одном — познавать разум, к-рый повсюду принял на себя управление всем».
Точно так же на началах «порядка» и «меры» строит свое мировоззрение пифагорейский союз, основанный в конце 6 в. самосским мудрецом Пифагором (см.). Союз этот был религиозно-политической организацией, к-рая поставила своей задачей укрепить в Великой Греции (Юж. Италии) господство аристократии путем религиозно-нравственных реформ. В этих целях союзом была создана строгая педагогическая система, с длинной вереницей нравственных предписаний и изучением ряда «дисциплинирующих» наук и искусств. Придавая исключительное значение математическим наукам и достигнув ценных результатов в области чистой математики (арифметика, геометрия) и математики прикладной (астрономия, гармония), пифагорейцы стремились подчинить весь ход мирового процесса и всю структуру мира математическим нормам (в частности — отношениям числовым) и пришли к убеждению, что число представляет собой сущность как всего «космоса» (термин, введенный Пифагором для обозначения стройно организованного мира), так и каждой отдельной вещи. Напротив, понятие материи как начала изменчивости, неопределенности в вещах, оттесняется у них на задний план и выступает под именем «неопределенного», как такового, в противоположность «пределу» — числу. Ещедальше в игнорировании конкретной природы вещей идет знаменитая Элейская школа (см. Элеаты), главные деятели к-рой — Парменид и прослывший основателем диалектики Зенон — стоят повидимому в связи с пифагорейскими кругами, судя по характеру их полит, деятельности и наличию в их произведениях несомненных пифагорейских мотивов. Парменид категорически отрицает за многообразием качественно-различных, изменчивых и подвижных вещей действительную реальность и противопоставляет этому «мнимому» множеству разумом постигаемое единство строго оформленного бытия (к-рое он мыслит в виде геометрически совершенной, явным образом материальной, вечной и неизменной сферы). Для конкретного «ненастоящего» мира он допускает лишь условное объяснение, а, давая такое объяснение, настойчиво подчеркивает безраздельное господство и в этом мире незыблемой, всюду проникающей необходимости.
Если т. о. философск. направления, к-рые возникают во враждебной демократии общественной среде, сосредоточивают свое внимание на пребывающем характере мирового строя и с пренебрежением относятся к конкретному многообразию вещей, то с другой стороны философы, которые по своей социальной ориентации были связаны с интересами получающих в 5 веке все больший вес демократических слоев, ставят своей задачей найти для понятия пребывающей материи такую формулировку, к-рая позволила бы не отвергнуть, а объяснить из нее сложную пестроту конкретного бытия. Это — группа т. н. младш. физиков: Эмпедокл — в Акраганте, народный вождь, свергающий аристократии. режим;Анаксагор — в Афинах, в кругу Перикла; Левкипп, а затем Демокрит — во фракийском городе Абдерах. Все эти философы усваивают элейский тезис, что истинное бытие должно быть вечным и неизменным. Но, чтобы получить возможность объяснять из пребывающей материи изменчивое многообразие вещей, они заменяют единое первовещество своих предшественников нек-рым множеством стихий или первоэлементов, путем соединения и разделения которых возникают, изменяются и погибают вещи. В первой из этих попыток — системе Эмпедокла — яркость образов связывается с предвосхищением научных идей огромной важности (зависимость качества вещей от количественных соотношений между элементами, входящими в их состав; идея эволюции — в космическом масштабе и в царстве живых существ): все вещи в мире образуются путем сочетания в математически выразимых пропорциях четырех основных стихий, — огня, воды, земли и воздуха*, к-рые объединяются и разлучаются двумя вселенскими силами — Любовью и Враждою. С своей стороны Анаксагор (ем.), с фанатическим упорством отвергая мысль о возможности качественного превращения одних вещей в другие («Как может волос возникнуть из неволоса и мясо из не-мяса?»), вводит столько же первичных элементов («семян»), сколько есть качественно различных вещей, и признает наблюдаемые нами вещи за сложные сочетания (агрегаты), в к-рых преобладает
