комедии, невысокого достоинства. Ранние пьесы интересны только потому, что в них постепенно вырабатывался язык и стих Г.
По форме они совершенно ординарны, как сотни тогдашних пьес в жанре легкой комедии и водевиля. По содержанию гораздо значительнее пьесы, написанные после «Горя от ума», каковы: «1812 год», «Радамист и Зенобия», «Грузинская ночь». Но они дошли до нас только в планах да отрывках, по которым трудно судить о целом; достоинство стиха в них сильно понижается, и сценарии их слишком сложны и обширны, чтобы вместиться в рамки стройной сценической пьесы. В историю литературы Г. вошел только с «Горем от ума»; он был литературный однодум. Зато и работал он над пьесой в течение нескольких лет. Пьеса была закончена вчерне в деревне Бегичева в 1823. Перед отъездом в Петербург Г. подарил Бегичеву рукопись комедии, к-рая хранится теперь в Историческом музее в Москве («Музейный автограф»). В Петербурге Г. вновь переделывал пьесу, напр. вставил сцену заигрыванья Молчалина с Лизой в четвертом акте.
Новый список, исправленный рукою Г., был им подарен в 1824 А. А. Жандру («Жандровская рукопись», хранится там же). В 1825 отрывки комедии были напечатаны в «Русской Талии» Булгарина («первопечатный текст»), а в 1828 Г. подарил Булгарину новый список «Горя от ума», вновь пересмотренный («Булгаринский список», хранится в Гос. публичной библиотеке в Ленинграде).
Эти четыре текста и образуют собою цепь творческих усилий поэта. Их сравнительное изучение показывает, что особенно много перемен произвел поэт в тексте в 1823—24, в Музейном автографе и Жандровской рукописи; в позднейшие тексты вносились лишь незначительные изменения. — Изучение разновременных текстов комедии удостоверяет, что ее идеологический состав был готов раньше, чем Г. познакомился (в 1824 — г1825) с новейшим политическим движением в Петербурге. Между тем для всех поколений читателей и критиков была очевидна тесная связь «Горя от ума» с декабризмом. Эта связь определялась не принадлежностью Г. к тайным организациям, а глубоким кровным родством Г. с соц. средой, что непосредственно и проявилось в идеологии и патетике пьесы. Она преисполнена отголосков тогдашней обществ, жизни: ланкастерское взаимное обучение (к-рым увлекались декабристы), петербургский педагогический институт, где «упражняются в расколах и безверьи профессоры» (намек на процесс профессоров Галича, Арсеньева, Германа и Раупаха), ученый комитет, преследовавший книги, карбонарии, о к-рых ходили легенды в московских гостиных, толки о камерах, т. е. палатах депутатов, о суде присяжных, о Байроне и еще многое другое. В «Горе от ума» есть резкие выпады против злоупотреблений крепостного права: против Нестора негодяев знатных («выменил борзые три собаки» на «толпу слуг»), которые «и жизнь и честь его не раз спасали», против барина-театрала, согнавшего на крепостной балет «от матерей, отцов отторженных детей». Много сарказмов направлено против«вельмож в случае», против «пылкого раболепства» придворных «охотников поподличать», против «отцов отечества», «грабительством богатых». Немало обличений чиновничества, бюрократии: «подписано, так с плеч долой», «служить бы рад, прислуживаться тошно», «как не порадеть родному человечку», «не должно сметь свое суждение иметь», «нынче любят бессловесных». Создание типа Молчалина было крупным приобретением для рус. общественной мысли. Не менее значительно создание типа Скалозуба. Скалозубовщина и молчалинство как социально-бытовые формулы охватили собой обширные области явлений. Г. заклеймил военный карьеризм («чтобы чины добыть, есть многие каналы»), увлечение военным мундиром,«прикрывающим слабодушие, рассудка нищету», наконец — реакционное политическое значение скалозубовщины-аракчеевщины. Зло высмеяно мракобесие: чахоточный враг книгам, требовавший, «чтоб грамоте никто не знал», вопли московских бар: «ученье — вот чума», «забрать все книги бы да сжечь», вражда к новым людямлибералам («дивлюсь я, как его никто не свяжет. Попробуй о властях, и не весть что наскажет»). Наоборот, с горячим сочувствием отзывается Г. об этих новых людях, друзьях Чацкого, «врагах исканий», не требующих «повышенья в чин», «вперяющих в науки ум, алчущий познаний», питающих жар «к искусствам творческим, высоким и прекрасным». Созданием образа Репетилова Г. сатирически откликнулся на расплодившийся вокруг декабризма мелкий либерализм. — Охарактеризованный выше идеологический состав «Горя от ума» не очень радикален.
Реплики о крепостном праве слабее, чем в «Деревне» Пушкина (1819). Политические обличения бледнее, чем в сатире Рылеева «К временщику» (1920). Социально-политическая умеренность самого Г. сказалась в этом. Но читатели тех времен и времен позднейших, начиная с самих декабристов, распространявших «Горе от ума» в рукописных копиях, словно агитационную брошюру, воспринимали «Горе от ума» как смелый памфлет-сатиру. Этому способствовали гениальные художественные достоинства пьесы.
Живость, свежесть, оригинальность, богатство языка; звучность, гибкость, сила и нежность, разнообразие в ритмах ямбического стиха; сочные, яркие, полные жизни, характерности и типичности образы; огромное полотно бытовой картины; стройная легкая и прочная композиция; энергичное движение сценической борьбы; юмор и сатира — и горячий авторский лиризм — вот крупные достоинства, обессмертившие «Горе от ума».
Все наилучшее, что накопила рус. поэзия к двадцатым годам прошлого века, было воспринято Г. в его творчестве, обогащенное сверх того глубоким знанием западноевропейской литературы. Элементы традиции были спаяны и еще усилены новаторским гением драматурга. Многими чертами стиля «Горе от ума» примыкает к классической высокой комедии, начиная со стихотворной формы. Строго соблюдено единство времени, как и единство действия. Обильны характерные для классиков-драматургов мо-
