тельства в ход исторического процесса и отвергает применение категории цели к объяснению этого последнего. «Философия конечных целей не принесла естественной истории никакой пользы: она удовлетворяла своих последователей не научными исследованиями, а иллюзиями; какую же пользу она могла бы принести человеческой истории, цели которой расходятся в тысячи различных сторон?» Вместо вопроса «для чего?», следует ставить только один вопрос «почему?».
Конечные цели могут быть только продуктами вымысла, исследовать можно только действующие причины. На всемирно-исторические явления не следует смотреть ни как на средства для осуществления заранее намеченной цели, ни как на ступени в постепенном развитии человечества. Цель всех произведений природы заключается в них самих. Поэтому и цель человечества определяется его сущностью; ею же определяется цель истории. Согласно универсальному закону природы, сущность и свойства каждого предмета, его внутреннее совершенство и красота зависят от известного максимума, от известной пропорции действующих в нем сил, и нарушенная пропорция стремится быть восстановленной. Этим законам подчиняются все предметы в природе, как самые простые, так и сложные, представляющие целую систему действующих сил; такую систему представляет из себя и человек, и не только отдельный индивидуум, но и каждое человеческое общество, каждая нация, наконец, все человечество. Этот максимум и соразмерность взаимно сдерживающих одна другую сил, от которых зависят свойства, а вместе с тем и жизненные наслаждения индивидуумов, наций и всего человечества, и определяют собой ход истории. Хотя этот максимум, т. е. степень культурного развития той или другой нации, изменяется соответственно условиям места и времени, но его общая норма дана в отличительном принципе человечества. Этот принцип заключается в гуманности (Humanitat), т. е. в разуме и справедливости. Принцип гуманности служит связующим звеном между природой и историей. Человек достигает гуманности только при содействии др. людей, и потому главный интерес истории заключается в «непрерывном ряде жизненных связей и традиций», в к-рых проявляется взаимная связь между индивидуумами и их взаимное влияние. Человек находится в зависимости-, с одной стороны, от органических сил природы и от климатических влияний, с другой — от традиций. Он имеет двоякое происхождение — естественное и духовное. Только благодаря последнему, т. е. тем узам, которые связывают индивидуума со всем человеческим родом, гуманность может достигнуть своего полного развития. Культура способствует проявлению гуманности, заложенной в самой природе человека. Однако, развитие природных свойств доходит только до того пункта, где обнаруживается способность человека мыслить; здесь естественное развитие прерывается и уступает место культуре.
Исходя из этих общих идей, Г. рисует широкую картину развития человечества и, анализируя влияние географических и кли 454
матических условий, а также намечая положение человека в органическом мире, дает обзор тех фактов, в которых, по его мнению, выразились стремления различных народов к гуманности. Этот обзор начинается характеристикой Китая, стран древнего Востока и Греции и заканчивается описанием открытий, подготовивших Возрождение. В оценке исторического христианства он во многом примыкает к философам эпохи Просвещения и разделяет взгляды Гиббона (см.) на византийско-христианскую империю. — Влияние книги Г. было весьма значительно. Она вызвала положительные отзывы Гамана и Гёте и резкие нападки со стороны Канта, была переведена на главные европ. яз. и выдержала множество изданий в Германии. Основные мысли Г. получили свое завершение в философии истории Гегеля, к-рая дает синтез идей Канта и Гердера.
А. Рубин.
Идеи Г. в области поэтики и языкознания, весьма далекие от его позднейших философских взглядов, изложенных выше, складывались в тот период, когда социально-экономический строй Германии, мало изменяя свой внешний облик, претерпевал глубокие внутренние перемены; эти изменения отразились в литературе сменой оптимистической веры во всемогущество разума эпохи Просвещения и Лессинга бурными стремлениями передового отряда интеллигенции и средних слоев бюргерства, боровшегося за свободу личности, за разрушение сословного государства, старых понятий о морали, семье и т. д. (эпоха «Бури и натиска»).
В области литературных исканий борьба, направленная против сословной культуры нем. дворянства, отразилась в походе против подражательной (преимущественно франц. классицизму) поэзии, в противопоставлении установленный образцам и традиционным формам художественных форм «народных» литератур. При этом в понятие «народного» включались и такие явления, как нем. литература эпохи Реформации, англ. театр елизаветинской эпохи, и т. п. Националистические настроения более ранней поры («поэзия бардов» Клопштока и его школы) получают более серьезное основание, благодаря более углубленному ознакомлению с родной стариной. Существенно обогащение поэтического языка ранее недопускавшейся лексикой (архаической, народной и т. п.). В этом движении Г. играл руководящую роль. Еще в ранний период своей деятельности он написал «Fragmente uber die neuere deutsche Literatur» (Очерки новой немецкой литературы, 1766—67) и «Kritische Walder» (Критические рощи, 1769), в к-рых восстает против установленных норм и законов поэЭии, рассматривая литературные произведения всех народов в зависимости от их особенностей и языка и дополняя критический метод Лессинга своим, генетическим. Подлинная поэзия, по Г., не имеет ничего общего с остроумием, мудростью или изяществом, она вся — чувство, страсть и настроение, музыкальность и ритмическая энергия. Как всякий живой организм поэзия подчинена законам развития: становления, роста и смерти.
Язык и нация — тоже организмы, они коре15*
