должен был в первый раз уйти в отставку; его ловкости хватило только на то, чтобы «упасть кверху»: он был не просто смещен, а (говорили, при помощи известного князя Мещерского, см.) назначен председателем Комитета министров (см.) — должность, совершенно невлиятельная в те времена, но очень почетная.
Разгром России на Дальнем Востоке и финансовые затруднения, в которые попал в результате этого Николай, скоро — летом 1905 — заставили вновь вспомнить о В. Он был послан в Зап. Европу и Америку — заключать заем во Франции и мир с Японией.
И в том и в другом случаях он имел, последний в своей жизни, блестящий успех. Мир (см. Портсмутский мир) был куплен, сравнительно с неудачами России, дешевой ценой — уступкой собственно из русской территории только половины острова Сахалина (придворные остряки прозвали после этого В. «графом Полу сахалинским»), без явной контрибуции. При возвращении домой В. удостоился совершенно исключительных почестей от Вильгельма II, к-рый в эту минуту делал отчаянные усилия разорвать намечавшийся русско-английский союз против Германии (см. Бъеркское соглашение). Самолюбие выскочки было удовлетворено у В. при этом в высокой мере. Вильгельм чествовал, конечно, не только удачливого дипломата, — через биржу он знал, что условием крупного займа ставят, м. пр., подавление рус. революции и что В. будет поставлен во главе и этого дела: что В. будет премьером, это было предрешено еще до его возвращения из Портсмута. По обыкновению, В. и тут торговался — на этот раз не из-за жалования: он требовал, чтобы вся честь «восстановления порядка» была предоставлена исключительно ему и чтобы Николай ограничился утвердительной резолюцией на его, В., докладе. Манифест 17 окт. 1905 был компромиссом, и не совсем в пользу В., как ни старается последний изобразить это в своих записках как свою победу. Второй раз В. «сдал» на составе кабинета: он понимал, что в нем нужно дать место крупнейшей буржуазии, но не смог добиться от Николая приемлемых для последней условий, не смог добиться даже прямого упоминания слова «конституция». Фактическим диктатором стал не В., а не ушедший, а лишь отошедший временно в сторону Трепов (см.), оставшийся довереннейшим советником Николая и имевший внутри кабинета своего представителя в лице Дурново (см.), прямого наследника Плеве. В. усердствовал и подлаживался, писал свирепые приказы о расстрелах, организовал посылку в Сибирь «карательных поездов», но не увеличил этим своего влияния, усилил лишь своей угодливостью презрение к нему Николая. Последний терпел В. лишь ради заключения займа: заграничная биржа верила больше В., чем его царю. Как только заем был заключен (аир. 1906), В. был снова уволен, и на этот раз отставка была окончательной — к власти более ему не пришлось вернуться.
Последние годы жизни В. провел частью в Петербурге, частью за границей, на положении полуопального отставного сановника,салонного «оппозиционера», к брюзжанию которого никто серьезно не относился. В последний раз о нем заговорили во время империалистской войны, от к-рой В. правильно не ожидал ничего, кроме неудачи.
Но он умер 13 марта 1915, двух лет не дожив до исполнения его мрачных пророчеств. Николай открыто выражал свое удовольствие по поводу его смерти. «Я уезжаю с таким спокойствием на душе, что даже сам удивляюсь», писал он жене в этот день. «От того ли это происходит, что я беседовал с нашим Другом (Распутиным) вчера вечером, или же от газеты, к-рую Бьюкенен дал мне, от смерти Витте, а может быть — от чувства, что на войне случится что-то хорошее, — я не могу сказать, но в сердце моем Царит истинно пасхальный мир». Средневековая фигура сибирского «старца» больше шла к . фону этого царствования, нежели фигура буржуазного министра, хотя бы самого низкопоклонного. Если даже «истинноправославный» и почти «истинно-русский» В., сравнительно с к-рым Сперанский (см.) был настоящим революционером, не годился более для Романовых, это значило, что сами они уже совершенно и ни в каком качестве не годятся более для буржуазного мира. Преемник В., Столыпин (см.), лучше умел оценить своего предшественника и врага (В. не терпел Столыпина еще больше, чем Николая). Многое и существенное в аграрной реформе Столыпина заимствовано из трудов «Совещания о нуждах с. — х. промышленности», созданного В. перед своей первой отставкой (1902). В своих стремлениях сблизиться с промышленным капиталом, расширяя для него внутренний рынок и обеспечивая его дешевыми рабочими руками путем усиленной пролетаризации крестьянства, Столыпин также явился продолжателем Витте.
Помимо административной деятельности, В. выступал и в литературе. Ему принадлежит книга о ж. — д. тарифах (вышедшая 1-м изданием еще в 1883), компилятивный курс политической экономии, знаменитая в свое время записка «Самодержавие и земство», изданная за границей (В. доказывал там своим обычным иезуитски-холопским стилем, что самодержавие и самоуправление — две вещи несовместимые; читателю предоставлялось догадываться, что же из двух подлежит упразднению), сборник документов о рус. дальневосточной политике конца 19 — начала 20 вв., предпринятый с целью реабилитировать В. от обвинений в причастности к возникновению японской войны, но на деле разоблачающий его самым жестоким образом; несколько записок по отдельным вопросам, издававшихся «на правах рукописи» (м. пр., о займе 1906), и, наконец, знаменитые «Воспоминания» (изд. после его смерти, Берлин, 1921—23, 3 тома; у нас первые два переизданы Ленгизом).
Только одни они представляют собой, от начала до конца, вполне личное произведение В., дающее понятие о его стиле и манере мыслить и выражаться; все остальное имело в В. лишь издателя и редактора, материал был собран, а отчасти и текст написан другими лицами. «Воспоминания» дают
