направлена па образование сложной, комплексной целостности («eine zusammengesetzte Ganzheit»). Планомерное образование довольно сложного мозга у кольчатого червя на одной из поверхностей, образующихся при поперечном рассечении червя, Дриш объясняет тем, что кольчатый червь представляет собою не только эквипотенциальную, но и комплексно-эквипотенциальную систему. Но такая сложность системы исключает всякую возможность ее механистического, «машинного» понимания. «Такая машина, — пишет Дриш, — должна была бы заключаться целиком в каждом элементе комплексно-эквипотенциальной системы. Все эти элементы произошли путем повторного деления из одного, к-рый тоже должен был заключать в себе машину.
Т. о., эта бесконечно сложная, типично построенная машина должна была бы повторно делиться и при этом сохранять свою целость. С этим положением нельзя связать никакого смысла, оно „бессмысленно".
Никакая машина не может делиться повторно, оставаясь в то же время целой.
Основой развития элементов комплексноэквипотенциальных систем является, так. обр., не машина, а нечто, что не есть „экстенсивное" многообразие.
Мы назовем это начало и здесь энтелехией».
Итак, на основании проанализированных фактов регенерации и эмбриогенеза, Дриш приходит к выводу об «абсурдности» и «бессмысленности» механистической точки зрения и отсюда делает вывод об «автономности жизненных явлений», о необходимости допущения в организме не «экстенсивного многообразия», а «интенсивного» начала, т. е. непространственного, вневременного регулирующего фактора, именуемого им энтелехией. Ошибка Дриша заключается в сугубо метафизической отвлеченности его анализа, в смешении абстрактных возможностей с конкретной необходимостью. Основное допущение Дриша, что каждый конкретный организм, каждая данная часть его обладают многими проспективными потенциями, но одним единственным проспективным значением, не только вызывает сомнения, но просто неверно. Никакой множественности способностей конкретная действительность не знает. Любой элемент в каждый данный момент и данных условиях обладает только одной единственной способностью, к-рая и проявляется. Другими словами, в каждом конкретном случае проспективная способность и проспективное значение — одно и то же, они всегда совпадают. Каждый данный бластомер способен производить только то, что он действительно производит. С изменением условий можно изменить путь развития бластомера, но в новых условиях мы уже будем иметь дело не со старым, а с новым бластомером, у которого внутренние процессы, конкретная связь и взаимодействие с окружающей обстановкой будут другие. И в данном случае проспективная способность будет точно совпадать с проспективным значением. Реально возможных, но не выявленных потенцийорганизм не знает. То, что в данных условиях возможно, целиком и реализуется.
Если «потенция» не выявлена, — значит, она невозможна, значит, она не может реализоваться в данных условиях, значит, ее нет. В этом отношении чрезвычайно поучительны известные опыты В. Ру и О. Гертвига над изолированием бластомеров дробящихся яиц лягушки на двухклеточной стадии их развития. Ру изолировал бластомеры проколом одного из них накаленной иглой. В результате этой операции оставшийся нетронутым бластомер, имея на себе безжизненный придаток другого, пораженного, бластомера, развивался в полуэмбрион. Гертвиг же тонкой шелковинкой тщательно отделял один бластомер от другого. Каждая изолированная клетка в этих условиях давала по целому эмбриону.
Об одинаково возможных потенциях у бластомеров в данных опытах говорить не приходится. При создавшихся условиях у каждого элемента не было другого возможного пути развития, кроме того, по к-рому он шел в действительности, т. е. не было никакой другой «проспективной потенции», кроме той, к-рая выявилась в данном «проспективном значении». Стало быть, и в первом и во втором опыте, как вообще во всяком другом конкретном биологическом явлении, «проспективная потенция» и «проспективное значение» совершенно идентичны, между ними нет никакого различия. Все это построение свидетельствует лишь о том, что Дришу нужно было найти какой-нибудь вид деятельности для своей энтелехии, и он его нашел в непрерывном подавлении энтелехией якобы существующих в каждом конкретном организме различных возможностей, за исклюй чением одной, которая реализуется в «проспективном значении». С падением этого построения неизбежно рушится и основанное на нем учение, начиная от гармоническии комплексно-эквипотенциальной системы и кончая энтелехией.
О самостоятельных и независимых друг от друга «строительных генетических элементах» говорит также и Икскюль. В процессе зародышевого развития эти элементы «хотя и находятся, — пишет он, — в пространственной связи между собою, но не оказывают ни малейшего влияния друг на друга». Своеобразный путь развития отдельных элементов, по мнению Икскюля, определяется не механическими причинами, не взаимодействием друг на друга каждого из них, а специфическими «импульсами», свойственными всякой живой системе. Эта непротяженная «система импульсов», управляющая морфогенезом и целесообразно направляющая функциональную деятельность организма, и составляет характерную автономность живого. Здесь целедействующая энтелехия получает другое словесное выражение. Утверждения Икскюля о независимом развитии отдельных элементов явно грешат против фактов. Опыты Шпемана и его школы, а также работы И. Бауера доказывают, что между отдельными элементами организма всегда существует физиологич. корреляция. Щиеман™
