задачей создание флота для борьбы за колонии. Восприимчивый ко всяким новшествам, Вильгельм очень скоро подпал под влияние этих империалистски настроенных капиталистич. кругов. Фактический руководитель внешней политики Германии после Бисмаркабарон Гольштейн (см.) клялся, что Англия никогда не пойдет совместно с Францией и Россией. Не В. руководил политикой Гольштейна и творца германского флота Тирпица (см.), а, наоборот, они диктовали ему линию поведения. Он же умел только поднимать неслыханный шум вокруг дела морских вооружений Германии, давая постоянно агитационный материал английск. джингоистской прессе, буквально провоцируя ее своими нелепыми выходками, вроде известной приветственной телеграммы президенту Крюгеру, посланной по поводу неудачного набега Джемсона (см.) на Трансвааль. Буржуазия всех оттенков поддерживала ярко империалистскую националистическую пропаганду, приветствуя всякий театральный жест В., демонстрировавший его волю вести Германию по пути великой мировой державы: острие всей этой политики, в согласии с настроениями буржуазии, было направлено против Англии.
Будучи результатом развития монополистического капитализма, рост империалистских тенденций во внешней политике сопровождался, понятно, усилением реакционных тенденций во внутренней политике. Таможенная политика в угоду юнкерству, а также стальным и угольным королям, рост реакции в школе, сервилизм в литературе и общественной жизни, — все это находило в Вильгельме ярого защитника.
Из достижений нового времени В. восхищался только техникой, снабжавшей его армию и флот мощными орудиями разрушения, во всех же других областях его лозунгом был возврат к какому-то сочиненному им театральному средневековью. Этот квазиромантизм Вильгельма, бросавшего направо и налево словечки о Нибелунгах, скальдах и т. д., нисколько не мешал кайзеру самым трезвым образом заботиться об увеличении своих личных доходов или. играть роль недурного коммивояжера, лично исхлопотавшего у турецкого султана выгодную концессию для германского капитала (см. Багдадская железная дорога). В., знавший жизнь только по офицерскому казино и по придворным балам и приемам, окружал себя лишь теми, кто умел ему льстить. Доведенный до полусумасшествия лестью окружающих и прессы, представителей литературы и науки (крупнейший немецкий историк Лампрехт не постеснялся писать о нем буквально в мистических тонах), он не выносил никого, кто осмелился бы сказать ему правду о положении дел, и поэтому в один прекрасный день он очутился перед фактом всеевропейского скандала, когда разоблачения М. Гардена (см.) о кружке Эйленбурга-Мольтке заставили его порвать почти со всеми близкими ему придворными лицами. Империалистская война показала впоследствии, что дело шло о плохом подборе лиц не только с моральной, но и с чисто деловой точки зрения.Антанта пыталась изобразить В. «автором» империалистской войны. В Версальском договоре имелся даже пункт о выдаче его Антанте, к-рая хотела инсценировать суд над ним. Однако, позже Антанта сама испугалась этого суда, к-рый мог бы доказать, что империалистская война не была результатом воли одного полусумасшедшего человека, а результатом всей капиталистической системы. В., порвавший с Россией и отклонивший неоднократно предлагавшийся ему Англией союз, так как он был убежден в том, что «никто ничего не может сделать в Европе без нас», очутился в состоянии полной растерянности, когда иллюзия эта рассеялась и «окружение» Германии становилось все более и более очевидным. Он стал лихорадочно метаться из стороны в сторону, пытаясь то поймать в свои сети Николая II, то доказать Англии, что он ее лучший друг и союзник. Его охватил панический страх перед войной, но из боязни, что империалистские круги и националистическое общественное мнение поднимутся против него, как против труса, он не решался заплатить ту цену, без которой невозможен был ни союз с Россией ни союз с Англией. За первый надо было уплатить, по крайней мере, отказом от мечты о немецком господстве в Европейской Турции и ее Мало-азиатских провинциях, за второй — отказом от морского соперничества. Не решаясь на какой-либо шаг и утешая себя мыслью, что «они» не посмеют, В. перед лицом опасности мировой войны решил «проявить характер» и поддержать Австрию в ее расправе «с этими сербскими революционерами, осмеливающимися убивать наследника трона», надеясь запугиванием удержать царя, которого он считал идиотом и трусом, от помощи Сербии. Когда же В. увидел, что локализировать войну не удастся, он пытался дать контр-пар в Вене, но было уже поздно. В продолжение десятков лет освоившийся с мыслью о захвате Бельгии, В. в первый же день войны отдает приказ задержать не только миллионный поток, направлявшийся через Люксембург в Бельгию, но остановить мобилизацию. Человек, руководивший маневрами, автор изречения: «я сам себе генштаб», забыл в испуге, что мобилизацию на ходу нельзя задерживать. Во время войны он был игрушкой в руках генерального штаба, этого выразителя воли германского империализма. И как всю жизнь он не в состоянии был правильно оценить положения дел, так и во время войны он не был в состоянии оценить катастрофичности положения, увлекаясь победами, единственным результатом к-рых было растущее истощение Германии. В. не понимал положения, пока руководившие операциями генералы не заявили ему, что дело кончено, и пока назначенный им рейхсканцлером родственник, принц Макс Баденский, не потребовал от него отречения от престола для спасения династии. И тогда В. не смог принять никакого иного решения, кроме трусливого бегства в Голландию.
После смерти в 1921 императрицы Августы Виктории, последовавшей за В. в Голландию, он в ноябре 1922 вступил во второй
