диетах, вызванный особыми обстоятельствами, о которых речь будет ниже. Борьба, однако, возобновилась в следующем 1912, когда правительство внесло два законопроекта: об отделении церкви (англиканской) от государства в Уэльсе, сплошь почти диссидентском, и о гомруле в Ирландии.
Первый из законопроектов, являвшийся своего рода долгом чести Ллойд Джорджа, уэльсца родом, диссидента по вероисповеданию и парламентского представителя от Уэльского округа, отвечал давнишним требованиям уэльсцев, не имевших никакой охоты платить налоги в пользу чуждой им церкви, и по существу имел не религиозное, а финансовое значение, т. к. англиканская церковь давно уже перестала мечтать там о прозелитизме и больше всего заботилась о своих доходах, составлявших свыше 500.000 фунт. ст. в год. Билль пошел ей в этом весьма либерально навстречу: около 3Q0.000 ф. ст. представляли добровольные взносы англиканской паствы и поэтому оставались неприкосновенным достоянием церкви; из остальных же сумм, поступавших в виде доходов по землям и капиталам, в свое время пожертвованным церкви, билль предлагал отнять в пользу государства в Уэльсе всего около 175.000 ф. ст. (т. к. они получались с имуществ, представлявших государственную собственность), и то лишь постепенно в течение сорока лет. Билль о гомруле был, конечно, векселем, выданным ирландцам, и ныне, когда палата лордов была как будто обезврежена, вексель этот был предъявлен правительству к уплате под угрозой свержения его. Билль предлагал создать для Ирландии особый парламент из двух палат, к-рый ведал бы чисто местными делами при сохранении за английским парламентом не только исключительного ведения «имперских» дел, но и права вето на все вообще акты его. Ничего скромнее этого проекта нельзя было и придумать; очевидно было, что сами ирландцы-националисты, предводимые со времени Парнела — Редмондом (адвокатом из богатой ирландской помещичьей семьи) и столько лет верой и правдой служившие либеральной партии, готовы были принять любую плату за оказанные ими услуги, лишь бы оправдать свою репутацию в глазах ирландского избирателя. Казалось бы, что и консерваторы должны были отнестись к такому скромному гомрулю без особенной неприязни: ведь сами они проектировали нечто подобное в последние годы своего правления, а с тех пор мобилизация земельной собственности в Ирландии сделала значительные успехи, лендлордизм исчезал, и сами ирландские крестьяне, превратившись в собственников и будучи связаны тесными хозяйственными узами с английским рынком, менее всего думали об отделении от Англии и разрушении целостности Британской империи. Фактически несколько прохладное отношение ирландских националистов-парламентариев к старым лозунгам гомруля объяснялось этим изменением в хозяйственно-политических отношениях обеих стран: они, главным образом, хлопотали о гомруле, чтобы раз навсегда избавиться от этого единственногопрепятствия, стоявшего еще на их пути к превращению в лойяльнейших британских граждан. Но консерваторы должны были бы не только отрешиться от всех традиций парламентской борьбы, но и забыть поражение, которое они понесли недавно от либералов и их союзников, чтобы решиться на примирение с гомрулем, и внесение билля о нем в парламент послужило для них сигналом к возобновлению борьбы с правительственной коалицией в еще более острых формах, чем раньше. Не будучи больше в состоянии пугать общественное мнение жупелом ирландского сепаратизма, они перенесли на этот раз центр тяжести агитации на вопрос об Олстере, северо-восточной провинции Ирландии, некогда заселенной английскими и шотландскими поселенцами и с тех пор считавшейся цитаделью протестантизма и лойялизма. Еще при Гладстоне противники гомруля постоянно спекулировали на том, что, в случае предоставления Ирландии собственного управления, Олстеру угрожает засилье со стороны ирландского национализма и католицизма; они не стеснялись утверждать, что Олстер будет сопротивляться гомрулю силой.
Однако, с олстерской «цитаделью» дело обстояло не особенно благополучно: население его, даже протестантское, к-рое, однако, лишь немногим превышало численность католического (56 процентов), давно уже перестало чувствовать себя «английским» и принимало активнейшее участие в национально-ирландских восстаниях против Англии еще в конце 18 века. В пяти графствах из девяти, на которые подразделялась провинция, католики были в большинстве, а подавляющее большинство даже протестантских жителей носит чисто ирландские имена. Важнее еще было то обстоятельство, что в 1912 из 31 представителя, к-рых провинция посылала в парламент, 16, т. е. больше половины, стояли за гомруль и составляли часть ирландской националистской фракции. Но в отдельных районах мелкобуржуазные и люмпенпролетарские элементы, возбуждаемые попами с обеих сторон, нередко затевали кровавые драки между собой, и это дало повод консерваторам снова заговорить об Олстере и повторить старые угрозы о его праве на восстание. Сам Бонар Лоу, — глава консервативной партии, сменивший Бальфура на посту лидера, — громогласно провозгласил это право и был поддержан всем сонмом консервативных светил, в том числе столь прославившимся ныне лордом Биркенхедом, тогда еще простым сером Фредериком Смитом, и адвокатом Карсоном, восседающим ныне на высоком судейском кресле в палате лордов.
Последний, не будучи даже олстерцем, а настоящим дублинцем, взял на себя организацию вооруженного сопротивления: для этой цели он создал милицию, численность к-рой постепенно доведена была до 100 тысяч человек, снабдил ее оружием, тайком доставленным из Германии, учредил пост главнокомандующего и даже временное правительство во главе с собственной персоной, и издал для публичной подписки по кромвелевскому образцу «ковенант», т. е.
