в палате общин простых декларативных резолюций в указанном смысле, надеясь, что лорды испугаются и сдадут свои позиции без парламентского боя. Но лорды не побоялись резолюций, и правительство очутилось перед необходимостью действовать формальным законодательным путем. К счастью, в этот момент умер король Эдуард VII, а новый король, не желая ознаменовать начало своего царствования неприятными ссорами, предложил обеим сторонам попробовать договориться внепарламентским путем. Хотя это предложение было выражением явного недоверия к парламентской процедуре, либералы, эти столпы демократии, с радостью ухватились за него, но переговоры ни к чему не привели. Оставалось действовать, и храброе либеральное правительство... вновь распустило парламент. На этот раз оно твердо обещало, что если оно вернется к власти, то оно не поколеблется, в случае дальнейшего упорства противника, заполнить палату лордов таким числом своих сторонников, что противники окажутся в меньшинстве.
Выборы произошли в дек. того же 1910: обе партии получили равное число мест — по 272 каждая, — и решающий голос остался за 84 ирландцами и 42 рабочими. Дальше итти было некуда, и правительству пришлось, наконец, внести свой билль, который лишал палату лордов права касаться финансовых законопроектов вообще, а в отношении других законопроектов предоставлял право отвергать их два раза, после чего, будучи проведены палатой общин без изменения в третий раз, они представлялись королю на подпись, минуя палату лордов. Одновременно билль сокращал срок полномочий парламента с семи до пяти лет. Консерваторы оказали биллю сильнейшее сопротивление, не останавливаясь перед скандалами и драками, какие до тех пор учинялись лишь ирландцами, к великому негодованию тех же консерваторов, печальников парламентского достоинства и декорума; но билль все же прошел не только через палату общин, но и палату лордов. Часть последних — т. н. «дайхардовцы» (от «die-hard», английское выражение, которое тогда впервые вошло в употребление и которое можно перевести: умирай, но не сдавайся) — осталась непреклонной до конца и готова была итти на любой риск, но большинство, поддерживаемое королем, сочло благоразумным не доводить до такой крайности, когда палата могла подвергнуться осквернению и дискредитации от введения в нее «маргариновых» аристократов. По существу, палата лордов теряла немного: ее покушение на право контроля бюджета, правда, было отбито (во время переговоров опа уже сама предлагала взять обратно свои притязания); зато она получила компенсацию в виде до сих пор формально не признававшегося за нею права дважды отклонять любой законопроект, какова бы ни была степень единодушия в нижней палате, и тем приобрела возможность легально саботировать неугодное ей законодательство в течение, по крайней мере, двух лет. В руках консерваторов это было удобное оружие, которым они впо 518
следствии не преминули воспользоваться.
В общем, либералы вышли из состязания без большого выигрыша: их колебания и половинчатость всем были ясны, и так же ясно было всякому, что даже то, что они сделали, они сделали не по собственной воле, а под нажимом чужой партии — в данном случае ирландской, — от к-рой они парламентски зависели. Начиная с этого момента, консерваторы, забыв все условности классовой солидарности, начинают наступать на либералов со всех сторон, используя для этой цели все те, якобы нейтральные, внепарламентские учреждения, к-рые в свое время, во славу принципа компромисса, не были сметены либерализмом вигов и Гладстона. Не только корона, не только палата лордов, но и институт судей, бюрократия, офицерство и даже должность спикера палаты общин остались вне «партий» и парламентской ответственности, и сейчас они, как естественные кристаллизационные пункты консерватизма, своим острием повернулись против либералов. В целом ряде судебных процессов, возникших, как это всегда бывало, на почве личных перебранок и коррупционных эпизодов во время выборов, судьи почти неизменно выносили неблагоприятные приговоры, когда ответчиками являлись либеральные кандидаты и их избирательные агенты, в то время как консервативные ответчики отделывались легко или оправдывались. Чиновничество в целом ряде ведомств (исключая лишь такие «либеральные», как министерство торговли или труда) также не скрывало своей враждебности к либералам, производило назначения, преимущественно, из консервативных кругов и саботировало начинания либеральных министров и начальников. Даже спикер, к-рый по своему положению и традициям должен являться воплощением и образцом беспристрастия и беспартийности, совершенно явно и совершенно бесцеремонно, при решении вопросов парламент*ской процедуры и порядка предоставления слова, давал предпочтение консерваторам и консервативным предложениям. Эти скандальные явления переворачивали вверх дном все англ. политич. и конституционные традиции и показывали лишний раз, что при каждом серьезном внутреннем конфликте, хотя бы даже и не строго классового характера, знаменитая конституция Англии обнаруживает чрезвычайную хрупкость.
Конституционный конфликт 1909—1911 гг. открывает, таким образом, период острейших внутренних столкновений, дошедших, как видно будет ниже ^ накануне войны до военного бунта, в связи с ирландским вопросом: война спасла Англию от глубочайшего кризиса. В этом, а не в мнимом торжестве либерализма, как писали буржуазные историки, заключается историческое значение упомянутого конституционного конфликта. За ним уже более или менее гладко могли пройти внесенные (1911) Ллойд Джорджем законопроекты о государственном страховании рабочих от безработицы и болезни (на основе совместных взносов рабочих, предпринимателей и отчасти государства) и закон о парламентских 17*
