власть промышленной буржуазии уже не оспаривается отныне никем, то и сама буржуазия уже больше не ищет борьбы, сосредоточивается на наживе и, довольная существующим порядком вещей, провозглашает гражданский мир и laisser faire, превозносит чудодейственные качества* самодеятельной, самодовлеющей личности, осуждает, как противоречие всем законам общественного развития, государственное вмешательство в борьбу классов — словом, переходит на позиции «манчестерства», «административного нигилизма» и кобденовской «свободной игры» общественных сил.
Отсюда проистекает одна из самых характерных особенностей эпохи — необычайная скудость внутреннего законодательства. Буржуазия, несмотря на полноту своей власти, не только не осуществляет конституционных реформ, оставляя нетронутыми пережитки абсолютистски-феодальной государственности и усматривая в этом «нигилизме» верх государственной мудрости, но и вообще перестает заниматься какими бы то ни было реформами,* ограничиваясь лишь самыми необходимыми и минимальными законодательными актами.
Вплоть до второй половины 60 — х гг. тянется эта полоса затишья, точно буржуазия устала от своих преобразовательных трудов предыдущего периода и решила, что дела, и без дальнейших усилий с ее стороны, могут итти хорошо. Лишь тяжелый финансовый кризис 1866, последовавший за еще более тяжелым и длительным хлопковым кризисом, вызванным гражданской войной в Америке, пробудил буржуазию от ее приятного почивания на лаврах, но и тогда инициатива исходила не от либералов, а, как выше было упомянуто, от консерваторов в лице Дизраели. Фактически законодательное творчество первых пятнадцати лет данного периода исчерпывается двумя историческими гладстоновскими бюджетами 1852 и 1860, упразднившими последние остатки протекционизма и утвердившими принцип максимального освобождения от обложения предметов каждодневного потребления (чая, сахара и т. д., — «свободный утренний стол»), открытием доступа в парламент евреям (в сущности, Ротшильду), благодаря соответствующему изменению в формуле присяги королеве, — изменению, еще не открывавшему, однако, двери парламента неверующим, как показал тридцатью годами позже знаменитый конфликт с Бредло (см.), и, наконец, неудачной и несерьезной попыткой Дизраели в 1859 провести в парламенте новое расширение избирательного права.
' Зато в области внешней и колониальной политики этот период представляет картину необычайного оживления?«Манчестерское» вероучение о «мире, экономии и реформе» — peace, retrenchment and reform, как гласил тогдашний лозунг — как будто противоречило этому, и, действительно, сам Кобден и Брайт и их сподвижники неустанно протестовали против всякой «активизации» иностранной политики, полагая, что принцип невмешательства и всеобщей гармонии интересов имеет приложение и в области международных отношений. Они были противКрымской войны, против непрестанной склоки с Францией и за предоставление колониям права распоряжаться своей собственной судьбой. Но в этой области буржуазия, связанная с вигизмом, платила дань своему аристократическому партнеру, который продолжал традиции Кеннинга и, опираясь на военные элементы, располагал большой долей независимости в руководстве иностранной политикой. Во главе ее продолжал стоять тот же Пальмерстон, широко использовавший необыкновенный престиж, который Англия тогда имела на всем континенте. Это был век не просто международной гегемонии Англии; это был век настоящей англомании, когда все английское, от техники до бакенов и от парламента до ростбифа, вызывало повсюду непомерный восторг. Открытая в 1851 в Лондоне всемирная выставка, первая в своем роде, еще более поразила воображение современников смелостью своего интернационального замысла и мощью английского промышленно-технического гения. Это был апофеоз англ. буржуазии, нового класса, пришедшего к власти и отметившего новую эру в человеческой истории. Хотя авторы ее (первоначальная мысль принадлежала прекраснодушному принцу Альберту) и провозглашали выставку зарей новой эпохи всеобщего мира, но уже три года спустя англо-франко-итальянские пушки гремели под стенами Севастополя, так как Пальмерстон никак не мог согласиться с тем, чтобы Россия, под предлогом защиты христианского населения Оттоманской империи, приблизилась к Константинополю. В этой войне, встретившей осуждение со стороны кобденистов, Англия пожала весьма мало военных лавров и много медико-санитарных и интендантских скандалов, и хотя война окончилась весьма плачевно для российского самодержавия (Парижский мир), однако, и в самой Англии она оставила неприятный осадок: она стоила очень много денег и сильно подорвала военный престиж Англии (что оказало прямое влияние на положение в Индии); Пальмерстону же, мечтавшему об отнятии Кавказа, не удалось добиться этого (подобно тому, как не удалось добиться успеха французам, рассчитывавшим на восстановление независимой Польши).
За Крымской войной последовал ряд других, более мелких, в разных частях света: в 1856 произошло столкновение с Персией, опять из-за Герата, давшее англичанам возможность исторгнуть нек-рые торг, привилегии и право оперировать флотом в Персидском зал. против торговли невольниками, а впоследствии против пиратов — очень удобное право, оставшееся в силе и по сей день не без выгоды для всей англ. политики на Среднем Востоке, включая Ковейт и Месопотамию; в следующем году вспыхнула война с Китаем из-за «оскорбления», нанесенного английскому 'флагу кантонскими властями, — война, закончившаяся бомбардировкой, взятием и разграблением Кантона, открытием пяти портов для англ. консулов и самого Пекина для англ. резидентуры под видом дипломатической миссии, а также уплатой Англии контрибуции в четыре миллиона
