а не богами (Энгиду — полузверь, пока блудница не превращает его в человека, живущего культурной жизнью); общество это видит в городской культуре высокие достижения и научается обуздывать своих тиранов (Гильгамеш и граждане Урука); оно не боится сказочных чудовищ и одолевает их призраки (подвиги Гильгамеша). Преодолев старые религиозные догмы и старые иллюзии, оно хотело бы итти дальше, хотело бы победить и смерть, но чувствует свое бессилие перед этим врагом. Человек властен над всем, даже над богами, но не властен над смертью — таков вывод поэта.
Конец поэмы не сохранился, и мы не знаем, сделал ли автор ее практические выводы, вроде положений эпикурейской морали, какие встречаются в египетских застольных песнях или в библейской книге Koheleth (Екклесиаст). Из исследователей одни полагают, что поэма не кончалась смертью героя, и потому предполагают возможность какого-то примиряющего заключения; другие, напротив, думают, что конец Гильгамеша был трагический и что, следовательно, поэма, в целом, была проникнута пессимистическим настроением. Поэма получила широкую известность; доказано близкое знакомство с ней составителей Библии.
Следующая эпоха, от которой дошли до нас памятники В. — а. л. — ассирийская; но, как показывают произведения, найденные в библиотеке Ассурбанипала и др. местах, эта эпоха в области религиозной литературы не дает ничего нового, лишь переделывая старое, а в области светской литературы может быть отмечена лишь расцветом официальной придворной литературы.
Именно, еще в шумерскую эпоху царские летописи составлялись не в виде сухих фактических записей, а в форме биографическо-панегирической: царь от своего лица описывал и восхвалял свою деятельность.
Ассирийские цари культивировали этот стиль; их придворные поэты покрыли стены дворцов описаниями походов и охотничьих экспедиций царей, а на местах побед и на местах взятых городов ставились камни с надписями в том же стиле. Тут заметно нек-рое подражание египетским образцам; в Египте этот жанр имел своих крупных представителей в 14—13 вв. до хр. эры.
Следует еще указать на В. — а. нравоучительную литературу; значительные отрывки из нее дошли до нас от разных эпох. Она отражает миросозерцание и практическую мораль различных классов вавилонского общества (см. Вавилония): высшую, пресыщенную жизненными благами аристократию («Разговор господина с рабом»), видящую выход из пустого, ничем не наполненного существования в самоубийстве; угнетенный рабочий люд, негодующий на то, что сын князя, каков бы он ни был, всегда впереди, а талантливейший сын простонародья остается на дне; бюргерство облекает свою мещанскую мораль в форму законченных сентенций. Формы В. — а. л. отличаются простотою: стих не имеет правильного метра, соблюдаются лишь ритм и приблизительное равенство стихов по числу слогов; характерен обычный для ранних формпоэзии параллелизм членов (каждый стих содержит законченную мысль, параллельную, противоположную или родственную мысли следующего стиха); группы стихов соединяются в строфы, иногда с рефренами.
Русских полных переводов произведений В. — а. л. нет; есть только более или менее крупные цитаты и отрывки в кн. Тураева «Классический Восток», т. I, и в хрестоматии «Древний мир в памятниках его письменности» Жаринова, Никольского и др. Попытки стихотворного перевода поэмы о схождении Иштар в страну мертвых и др. религиозных текстов делал В. Шилейко. Лучшие новейшие нем. переводы: Gressman, Altorientalisclie Texte und Bilder zum Alten Testament, В. I, 2 Aufl., Gottingen, 1926.
Лит.: Крымский, А., Семитские языки и народы, М., 1910; О. Weber, Die Literatur der Babylonier und Assyrier, Lpz., 1907; Carl Bezold, Die babylonisch-assyrische Literatur в книге «Orientalische Literaturen» (Die Kultur der Gegenwart), Lpz., 1925. О Гильгамеше: H. Gressman, A. U n gnad, Das Gilgamesch-Epos, Gottingen, 1911, перевод И подробное толкование, н. Никольский.
ВАВИЛОНСКО — АССИРИЙСКИЙ
ЯЗЫК,
древнейший представитель сев. группы семитических языков. Древнейшая вавилонская надпись (царя Адаба) относится к 4-му тысячелетию до хр. эры. В. — а. я. был разговорным и литературным языком обитавших в Месопотамии семитов — вавилонян и ассириян, к-рые, покорив шумеров, заимствовали от них для своей речи не-семитическое письмо, т. н. пиктографическую клинопись.
Сочетание семитского языка с не-семитским письмом оказало влияние на фонетику В. — а. я. Некоторые из характерных для семитов гортанных звуков исчезают, остаются только hu’ (spiritus lenis), глухо-велярный q переходит в звонко-палатальный д, эмфатические st переходят в zd. Падежные окончания (именит., родительное и винительное) сохранились еще полностью в старых вавилонских и, частью, в эль-амарнских текстах, но, как во всех семитических языках, они постепенно исчезают и покрываются одними лишь, соответствующими падежам, предлогами. О разных диалектах в В. — а. я. можно говорить, больше всего, в смысле фонетики: так, напр., в ассирийском диалекте удерживаются велярный q и эмфатические s и t, да и шипящие звуки резче отличаются друг от друга, чем в вавилонском. Вавилонско-ассирийский глагол состоит из 8-ми форм или залогов (действительный, средний, возвратный и др.), образующихся на тех же началах, что в других семитических языках, т. е. посредством внутренней флексии, основ и прибавления к ним тех или иных преформативов. Кроме свойственных всем семитическим языкам двух глагольных времен (перфект и имперфект), имеется в В. — а. я. еще третье глагольное время, — т. н. перманзив, который употребляется, преимущественно, для выражения длительного действия или состояния субъекта в действительном и среднем залоге. Перманзивная форма образуется из формы причастия и флектируется посредством местоименных суффиксов. Эта форма встречается впоследствии и в арамейских наречиях и широко употребляется в обоих талмудах. Ассирийский же перфект, в отличие от других семитских языков, спрягается не посредством суффиксов, а имперфектных префиксов. Эти особенности вавилонско-ассирийского глагола объясняются тем, что окончат, образование
