русского пролетариата, должна являться открытым вооруженным восстанием, классовой войной против всесветной буржуазии (в том числе и русской), составляющей по отношению к русской революции и революции международной единый враждебный фронт» («Соц. — Дем.», № 42). Исходный пункт анализа — учение об одновременности социалистической революции, отрицание возможности победы социализма в одной стране: «в одной стране, к тому же стране отсталой, нельзя проводить в жизнь социализма» — утверждал т. Радек (Моск. «Коммунист», № 2), а т. Урицкий на заседании ЦК 24 (11) января заявил, явно имея в виду ст. Ленина «О Соед. Штатах Европы» (Собр. соч., т. XIII), что «ошибкат. Ленина в наст, момент та же, что была и в 1915 г., — а именно он смотрит на дело с точки зрения России, а не с точки зрения международной» (Протоколы ЦК, архив Истпарта). Пытаясь аргументировать «реальными», «практическими» доводами, «левые» указывали, что возможность передышки является утопией с точки зрения экономической и с точки зрения — политической. Немцы отрежут от России самые ценные куски — Донбасс, хлебородную Украину, — без к-рых нельзя и мечтать о хозяйственном строительстве. Мир, заключаемый с германскими империалистами, есть «сделка», к-рая тянет за собой «поглощение и подчинение нашей более слабо организованной страны организованным германским империализмом» (Москов. «Коммунист»). Но, кроме того, совместное существование пролетарской революции и империалистических государств невозможно, и «международный капитал, в силу своей социальной природы, не может потерпеть существования и развития российской социалистической революции». Враждующие империалистические блоки либо уже столковались, чтобы обрушиться на Советскую Россию, либо, если соглашение не достигнуто и борьба будет продолжаться, Германия раздавит Россию, чтобы получить ресурсы для борьбы. И в том и в другом случаях не остается места для «передышки». Наконец, на решающий довод Ленина, что «крестьянское большинство нашей армии в данный момент безусловно высказалось бы за аннексионистский мир...», что «крестьянская армия, невыносимо истрепанная войной, после первых же поражений, вероятно, даже не через месяц, а через неделю свергнет социалистич. рабочее правительство», — «левые» отвечали: «мы были бы не революционерами, а старыми бабами, если, бы преклонились благоговейно перед этим фактом, а не постарались бы его изменить. Раз мы авангард... мы обязаны поднимать... низы до того уровня, на к-ром мы стоим» (Протоколы 7 съезда партии, стр. 123).
Именно это «преклонение перед крестьянством» ставили «левые» в вину Ленину, недооценивая роли крестьянства. «Мы стоим теперь перед капитуляцией, — писал Радек в петроградском «Коммунисте» (№ 1), — и это, гл. обр., п от о му, что пролетарская партия, став у власти, считалась прежде всего не с постоянными интересами рабочегокласса и революции, а с настроением и давлением усталых крестьянских масс» (подчеркнуто Радеком). Исходя из абстрактного представления о международной революции и некритического противопоставления ее Советской власти («в интересах международной революции мы считаем целесообразным итти на возможность утраты Советской власти» — из резол. Моск. обл. бюро), «левые» отстаивали политику, которая вела к краху революции. «Объявлять сейчас войну Германии, — говорил Ленин на 7 съезде партии, — это значит поддаваться на провокацию русской буржуазии. Это не ново, потому что это есть вернейший путь сбросить нас сейчас». — В состав группы «левых коммунистов» входили след, товарищи: Н.
Антонов (Лукин), Арманд (Инесса), А. Бубнов, Н. Бухарин, И. Вардин, А. Коллонтай, В. Куйбышев, Л. Крицман, Г. Ломов, Н. Лукина (Бухарина), В. Максимовский, Е. Преображенский, М. Покровский, Ю. Пятаков, К. Радек, Т. Сапронов, Г. Сафаров, В. Смирнов, А. Сольц, М. Урицкий, В. Яковлева, Е. Ярославский и др.
«Промежуточная» точка зрения была развита тов. Троцким. «Было течение, к-рое считало невозможным военное сопротивление, но в то же время, находило необходимым довести переговоры до открытого разрыва, до нового наступления Германии, так, чтобы капитулировать пришлось уже перед очевидным применением империалистской силы и вырвать тем самым почву изпод ног инсинуаций и подозрений, будто переговоры являются только прикрытием уже состоявшейся сделки», — так формулирует свою точку зрения сам автор (предисловие к протоколам брестских переговоров, стр. 111), создавая впечатление, что все разногласие с Лениным касалось только вопроса о моменте подписания мира.
На деле позиция Троцкого, с его формулой «ни войны, ни мира», есть позиция «стыдливого» «левого». Его формула имела какойлибо смысл только в том случае, если бы немцы не наступали. «Я был одним из тех, к-рые думали, что германцы наступать не будут», — говорил т. Троцкий на 7 съезде партии (стр. 81). Но германское правительство, сохранившее в своих руках государственную власть и весь аппарат принуждения, могло отказаться от наступления лишь под давлением восстания германского пролетариата. «Несомненно, — говорил т. Троцкий, — что все мы были большими или меньшими скептиками, но мы все без исключения представляли себе, что темп европейской революции должен приближаться к размаху нашей революции. Несомненно, что все мы полагали... что самый факт нашей Октябрьской . Революциии... послужит п р я мым и непосредственным толчком для развития брожения в Западной Европе» (стр. 78). Исходным пунктом у т. Троцкого, как и у «левых», была, следовательно, надежда на немедленный взрыв международной революции: «спасти нас... может только европейская революция».
Такая постановка вопроса являлась только логическим продолжением той же идеи,
