Страница:БСЭ-1 Том 04. Атоллы - Барщина (1926)-2.pdf/142

Эта страница не была вычитана

Являвшаяся необходимым дополнением к нему военная конвенция была заключена двумя месяцами позже, 29 апреля. Наиболее секретная часть договора кончалась ст. V, к-рая гласила: «Никакое постановление настоящего секретного приложения не может быть ни предано гласности, ни сообщено какой-либо другой державе без предварительного согласия обеих договаривающихся сторон и разрешения России». Последние слова без труда дают понять, чего стоило утверждение рус. министерства иностр, дел и его друзей за границей, будто для Петербурга договор был таким же секретом, как и для всего мира. В мае, когда Сазонов, будто бы, впервые услыхал об этом договоре, в полном ходу была уже подготовка к войне, выразившаяся, прежде всего, в организации парижской биржей займов для Болгарии и Сербии. Ссуженные последней деньги были непосредственно переданы франц. заводу Шнейдер-Крезо, который снабдил за это серб, артиллерию материалом, далеко превосходившим устаревший турецкий. От России получилось «вещевое довольствие»: сапоги, шинели и т. п. Месяц спустя после заключения сербобол гар. военной конвенции, 29 мая 1912, был подписан болгаро-греч. договор (военная конвенция запоздала еще более: ее подписали лйшь в сентябре — накануне войны).

В противоположность сербо-болгар. соглашению, которое было делом рук России и Франции, присоединение к коалиции греков было результатом англ. посредничества, при чем Англия начала действовать еще с весны 1911. Т. о., Б. в. были не только рус. инсценировкой, как иногда изображается в популярных изложениях вопроса, но солидарным актом всей Антанты: смысл акта заключался, очевидно, в том, чтобы отрезать Турцию от Германии коалицией дружественных Антанте балканских держав. Но интересы в этом деле отдельных членов Антанты не были вполне тождественны. Грецией Россия интересовалась сравнительно меньше всего, Болгарию она очень желала иметь на своей стороне, но не доверяла ей, ближайшим же образом Россия опекала Сербию: «Основная наша задача — обеспечить политическую и экономическую эмансипацию Сербии», писал Сазонов. Между тем, руководящая роль в коалиции и политически и, как скоро обнаружилось, в военном отношении досталась именно подозрительной Болгарии. Последняя немедленно же, вслед за подписанием договора с Сербией, развила широкую митинговую кампанию, с лозунгом немедленного предоставления «автономии» Македонии (первый митинг был 29 апреля, в день подписания военной конвенции). Дальнейший толчок событиям дало восстание в Албании, лишний раз подкрепившее мысль о «разложении» Турции. Найти предлог для выступления при такой обстановке было очень легко: албанское движение передавалось Македонии, албанцы резали сербов, турки македонцев и т. д. В конце августа в Софии собрался македонский конгресс, потребовавший предъявления Турции ультиматума об авто 506

номии не только Македонии, но и Фракии, а в случае отказа — немедленной мобилизации и объявления освободительной войны. «Натиск общественного мнения был неотразим», говорит в своих воспоминаниях тогдашний болг. премьер Гешов. Под угрозой революции в стране, царь Фердинанд должен был выступить. Турецкое правительство в этот момент переживало кризис. Но национальное самочувствие турецкой буржуазии, в особенности военных кругов, после революции было очень приподнято, и, в свою очередь, под страхом революции в случае уступок, турецкий кабинет категорически отклонил попытку вмешаться во «внутренние дела» Турции (не отклоняя в принципе македонских реформ). Дипломатически положение осложнялось тем, что логикой своего публичного поведения Россия была вынуждена продолжать свою игру в миролюбие и нейтралитет, в чем ей подражали и ее союзницы, — для Австрии же и Германии представляло интерес делать вид, что они верят в искренность «миролюбивых» выступлений Антанты. Это создавало повод для длинной вереницы по существу никчемных дипломатических выступлений «европейского концерта держав», с целью, якобы, «сохранить мир». Наконец, нек-рые предупредительные военные меры Турции — частичная мобилизация и задержка последних транспортов с оружием и боевыми припасами, направлявшихся из Франции для сербов, и т. п., — создали желанный предлог для открытия военных действий. Первой начала стрелять маленькая Черногория, с к-рой не было даже письменного договора, а только «устное соглашение». Но очень скоро за ней последовали и остальные члены коалиции. Самым сильным из последних сразу явилась Болгария, мобилизовавшая 420 т. чел., и выдвинувшая армию первой линии в 230 т., из них 200 т. во Фракии, т. — е. в сторону Адрианополя. В Македонию была направлена лишь одна болг. дивизия, остальная работа на этом театре всецело была предоставлена сербам, выставившим 150 т. штыков и сабель, и грекам, армия к-рых была всех малочисленное (всего 80 т.).

Турки на бумаге были почти вдвое сильнее союзников (700 т. чел.), на практике же могли противопоставить болгарам не более 150 т. чел., а сербам и грекам не более 200 т., при чем техникой вооружения союзники далеко превосходили турок, располагавших, по большей части, старым герм. материалом конца 19 в. В частности, устаревшая турецкая артиллерия не могла выдержать боя с новейшими франц. пушками ШнейдерКрезо. Результатом был ряд блестящих побед как болгар (Киркилиссе, Люле-Бургас и Чорлу), так и сербов (Куманово и Монастырь), доставшихся, притом, особенно сербам, сравнительно дешево. Это последнее обстоятельство — легкость, с к-рой союзники в две недели справились с Турцией, — невидимому, не ожидалось инициаторами коалиции, и поставило последних, особенно Россию, в довольно странное положение.

Первоначально рассчитывалось на вмешательство «тотчас после того, как первые вооруженные столкновения охладят пыл