не въ томъ, чтобы безъ разбора хвалить все, особенно то, что льститъ вкусу дня, не разбирая того, какой день,—дни вѣдь бываютъ разные,—а въ томъ, что бы по совѣсти сказать правду,— такой именно патріотизмъ отличалъ Карамзина“.
„Въ Исторіи патріотическое чувство Карамзина сказалось чрезвычайно ярко, и сказалось такъ, что невольно сообщается читателю: онъ страдаетъ во время ига татарскаго, торжествуетъ освобожденіе отъ него, тяготится временемъ Грознаго, негодуетъ на Шуйскаго. Высокій художественный талантъ Карамзина не подлежитъ никакому сомнѣнію; но никакой талантъ не въ состояніи увлечь до такой степени, если бы писатель самъ не чувствовалъ того, что онъ внушаетъ. Только любви дается эта способность живого представленья, только живя сердцемъ въ изображаемой эпохѣ, можно перенести въ нее другую,—тутъ мало ума и знаній. Не забудемъ, какой громадный трудъ принялъ на себя Карамзинъ, и какъ онъ много сдѣлалъ именно потому, что любилъ. Положимъ, въ изображаемыя лица онъ вкладывалъ кое-что свое, и что теперь исторія должна стараться представлять то, что было, а не то что могло бытъ, —но это теперь. Въ пониманіи прошлаго ничто не дается сразу: истина достигается постепенно, и каждое новое поколѣніе прикладываетъ свое къ наслѣдству отцовъ“.
„Обращаясь къ чисто научной сторонѣ „Исторіи Государства Россійскаго“, продолжаетъ Бестужевъ-Рюминъ, „нужно припомнить, въ какомъ неудовлетворительномъ состояніи была у насъ наука историческая предъ появленіемъ Исторіи Карамзина,—и тогда можно видѣть, какъ великъ былъ его трудъ: письменныхъ памятниковъ было издано весьма мало, порядочныхъ библіотекъ и архивовъ не было, пособій было также ограниченное число.… Въ предисловіи къ своей Исторіи Карамзинъ какъ бы извиняется за обиліе своихъ примѣчаній и говоритъ: „Если бы всѣ матеріалы были у насъ собраны, очищены критикою, то намъ оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть ихъ въ рукописях, въ темнотѣ, когда едва-ли что обработано, изъяснено, соглашено,—надобно вооружиться терпнніемъ… Для охотниковъ все бываетъ любопытно: старое имя, слово, малѣйшая черта древно-
