Страница:А. И. Воскресенский. Три речи в память Карамзина, Гоголя и Жуковского.pdf/22

Эта страница не была вычитана


ностяхъ. Пусть крестьянская дѣвушка и ея мать говорятъ такимъ языкомъ, какимъ. конечно, не могли он говорить по-настоящему, но все-таки это были уже русскія крестьянки, а не какія-нибудь пастушки изъ французскаго романа. Пусть Симоновъ монастырь, лежащій близъ пруда, окруженъ у Карамзина „готическими башнями“, которыхъ русскій монастырь не могъ имѣть,—все же это былъ дѣйствительный, всѣмъ знакомый монастырь въ окрестностяхъ Москвы, который сталъ съ этихъ поръ любимымъ мѣстомъ для прогулки сентиментальныхъ и мечтательныхъ душъ. Множество народа предпринимало туда литературныя путешествія, чтобы помечтать и поплакать на берегу „Лизина пруда“, или—чтобы вырѣзать свое имя на одномъ изъ свѣсившихся надъ нимъ деревьевъ. Стихотворцы славили автора или слагали грустныя элегіи „къ праху Бѣдной Лизы“. Сколько подражаній было ей написано!.… Конечно, въ повѣсти нѣтъ характеровъ истинно русскихъ, но за то въ ней есть гуманное, общечеловѣческое чувство, которое трогало душу и приводило читателей въ настроеніе, въ какомъ представлялся имъ авторъ. Если для насъ эта повѣсть кажется неправдивой по изображеніямъ, то по самой идеѣ своей она есть первое сѣмя тѣхъ самыхъ плодовъ, которые, какъ говоритъ проф. Кирпичниковъ, начинаютъ созрѣвать въ извѣстномъ романсѣ Пушкина „Подъ вечеръ осенью ненастной“ и окончательно созрѣли въ романахъ Достоевскаго. Честь и слава писателю, который, воспріявъ въ своемъ разумѣ идею защиты немощныхъ и ничтожныхъ, обойденныхъ судьбою и падшихъ, узритъ и въ нихъ искру Божію—и, вызвавъ образы ихъ изъ глубины своего чистаго сердца, тайною властью творческаго духа и чарующею силою вѣщаго слова заставитъ читателей пролить, хотя бы украдкой, слезу состраданія къ брату-человѣку. Не въ томъ ли и состоитъ истинное назначеніе поэта, что бы, во всякой обстановкѣ и при всякихъ условіяхъ жизни, показалъ онъ намъ человѣка человѣкомъ, созданнымъ по образу и подобію Божію, и сумѣлъ обратить къ нему наши взоры, которые, увы, часто отъ него отворачиваются!.… Такой гуманный тонъ, во всякомъ случаѣ, впервые раздался въ русской литературѣ съ появленіемъ на свѣтъ повѣсти „Бѣдная Лиза“.