каго, отзывчиваго на всякое добро, на всякую добродѣтель.— Припомнимъ, что до Жуковскаго главою русской литературы, „Зевсомъ на литературномъ Олимпѣ “, былъ Н. М. Карамзинъ (1766—1826), этотъ чувствительный и сердечный человѣкъ, съ которымъ у Жуковскаго было много общаго—и по духу, и по жизни, и по литературному направленію первыхъ поэтическихъ трудовъ. Но, вышедши изъ „сентиментальной“ школы Карамзина, Жуковскій пошелъ далѣе своего учителя. Если Карамзинъ своими литературными произведеніями впервые сталъ пробуждать въ душѣ своихъ читателей симпатіи и любовь ко всему простому и скромному, чистому и невинному; если, доводя ихъ до слезъ жалостнымъ, трогательнымъ изображеніемъ вьмышленныхъ страданій, хотя бы и преувеличенныхъ, онъ, во всякомъ случаѣ , способствовалъ смягченію сердца у людей крѣпостной эпохи,—то Жуковскій, какъ поэтъ высшаго порядка, впервые раскрылъ внутренній міръ человѣка и указалъ его лучшія стороны въ тотъ естественный и необходимый для нравственнаго развитія человѣка моментъ, когда душа его безотчетно влечется къ идеалу, къ своему небесному первообразу. Романтическая, мечтательная, вся проникнутая душевнымъ настроеніемъ муза Жуковскаго громко и внятно говоритъ душѣ человѣка въ пору перваго расцвѣта его юности, когда мысль наша еще такъ не устойчива, еще не сложилась въ опредѣленную форму, когда мы живемъ болѣе сердцемъ, когда такъ обаятельно дѣйствуютъ на насъ фантастическія грезы.
Нѣжное чувство элегій Жуковскаго, проникнутое мечтательными стремленіями къ неопредѣленному прекрасному идеалу, чуждо земли и грубости дѣйствительной жизни. Таково, напр., его стих. „Пѣсня“ (1808 г. ), посвященное предмету его глубокой привязанности М. А. Протасовой.
Мой другъ, хранитель—Ангелъ мой, О ты, съ которой нѣтъ сравненья, Люблю тебя, дышу тобой,— Но гдѣ жъ для страсти выраженье? Во всѣхъ природы красотахъ Твой образъ милый я встрѣчаю;
