неумолкающаго говора и брани на тысячу тоновъ звучатъ безпрестанно слова драхма и лепта, такъ-же постоянный, какъ вѣчный крикъ лондонскій: сиксъ пенсъ!
Ничто такъ не поражало меня въ аѳинскихъ грекахъ, какъ это врожденное чувство изящнаго, которое замѣчаешь во всемъ — въ манерахъ, въ походкѣ, въ костюмѣ. Я не могъ налюбоваться пожилымъ грекомъ, который всякое утро приходилъ зачѣмъ-то въ домъ, напротивъ нашей гостинницы. Это былъ человѣкъ не высокій, но стройный, съ удивительнымъ величіемъ и непринужденностью въ каждомъ движеніи и поворотѣ. Алый фесъ его съ голубой кистью прикрывалъ черные волосы, распущенные кудрями по плечамъ. Малиновая пегли или куртка, вся вышитая золотымъ снуркомъ, стягивала тонкую талію; бѣлая фустанелла опускалась до колѣнъ въ безчисленныхъ складкахъ; на поясѣ висѣлъ длинный ппстолетъ, оправленный камнями, а на плеча накинуть былъ бѣлый мохматый плащъ, обшитый по швамъ красной тесьмою. И такіе люди попадаются и на улицѣ, и въ кофейняхъ. Нерѣдко встрѣчаешь какого-нибудь оборванца, у котораго заплатанныя лохмотья надѣты съ необыкновенной граціей.
Ни въ одномъ городѣ я не видалъ столько поцѣлуевъ на улицѣ, какъ въ Аѳииахъ. Не думайте, чтобъ я намекалъ на какія-нибудь сердечиыя свпданія: я говорю про обычай грековъ обниматься при каждой встрѣчѣ. Поцѣлуи, особенно у простаго народа, замѣняютъ здѣсь наши поклоны и пожиманья руки. Мнѣ часто казалось, что я попалъ въ русский уѣздный городъ въ первый день святой-недѣли, и нередо мною христосуются близкіе знакомые. Каждое утро молодой водовозъ, пригоняя къ воротамъ нашей гостинницы осла, обвѣшениаго огромными глиняными флягами, начиналъ обыкновенно поцѣлуемъ съ сѣдымъ привратникомъ. Однажды я видѣлъ даже, какъ на гауптвахтѣ часовой разцѣловался съ солдатомъ, котораго привели ему на смѣну.
Въ Аѳинахъ между всѣми классами народа сильно раз-
