Вдали на берегу Иллиса, въ какомъ-то деревенскомъ домикѣ свѣтился одинокій огонекъ. Кругомъ не слыхать было ни одного звука; только летучая мышь едва замѣтно шумѣла крыльями, описывая надъ нами свои трепетные, мистическіе круги.
Мы воротились въ городъ за полночь. При свѣтѣ звѣздъ шли мы по темнымъ улицамъ, пробираясь между спящими людьми, которые на буркахъ и даже на тюфЯкахъ расположились на ночлегъ у домовъ, подъ свѣжимъ пологомъ аттическаго неба. Какой-то бродячій огонекъ мелькалъ передъ моей гостинницей, какъ путеводная звѣзда. Когда мы подошли, оказалось, что это былъ фонарь, и съ нимъ какой-то человѣкъ, въ костюмѣ близкомъ къ наготѣ, бродилъ около дома. Я узналъ старика, который служилъ чѣмъ-то въ родѣ привратника при Ville de Paris.
— Кого ты тутъ ищешь? — спросили мы.
— Человѣка! — отвѣчалъ нашъ Діогенъ.
Мы невольно расхохотались.
— Какого человѣка?
— Петра, повара. Вѣрно онъ спать ушелъ, а хозяинъ его спрашиваетъ.
И старикъ опять принялся бродить около дома, отыскивая русскаго человѣка, который въ-самомъ-дѣлѣ не хуже грека любитъ завалиться гдѣ-нибудь на свѣжемъ воздухѣ.
