послѣ третьяго звонка, забѣгали на палубѣ, кругомъ ворота, вытягивая якорную цѣпь, Тріестъ въ первый разъ показался мнѣ веселымъ. Скользящіе въ гавани паруса адріатическихъ барокъ, полосатые и клѣтчатые, словно маркизы на итальянскихъ балконахъ, бѣлые ряды амфитеатромъ подымающихся домовъ и за ними извилистая линія дымчатыхъ горъ, — все это отражалось въ морѣ такъ нарядно и кокетливо, что я забылъ скучную жизнь меркантильнаго наслѣдника Венеціи.
Весь переѣздъ нашъ по Адріатическому-морю похожъ былъ на увеселительную прогулку. Ни дождь, ни вѣтеръ не мѣшали любоваться южнымъ воздухомъ… да, именно любоваться! Кто видѣлъ только Балтійское да Нѣмецкое-море, тотъ и представить не можетъ всей прелести Адріатики. Чѣмъ ближе подвигались мы къ Отрантскому-проливу, тѣмъ море и небо становились привлекательнѣе. Албанскія-горы такъ и таютъ въ солнечномъ свѣтѣ. По яхонтовой поверхности моря разбѣгаются свѣтлыя пятна и разводы, точно бѣлое моаре на синемъ атласѣ, а пѣна отъ колесъ парохода брызжетъ молочнымъ каскадомъ. Но что за ночи! Небо все въ золотомъ уборѣ. Звѣзды горятъ такъ ярко, какъ-будто ихъ раздуваетъ кто-нибудь. Вода свѣтится фосфорическимъ блескомъ; отъ пароходныхъ колесъ летятъ искры и огненными полосами гаснутъ за кормою. А въ воздухѣ какая-то теплая влажность. Если-бы не опасеніе познакомиться съ южной лихорадкой, то кажется цѣлыя ночи готовъ-бы просидѣть на палубѣ.
На третье утро пришли мы въ Корфу. Я выбѣжалъ изъ каюты взглянуть первый разъ на Грецію. И первое впечатлѣніе, по-крайней-мѣрѣ въ живописномъ отношеніи, было прекрасное. Огибая маякъ, входили мы въ гавань. Справа, на песчаныхъ холмахъ зеленѣютъ виноградники, и темныя группы тополей перемежаются блѣдной зеленью маслиновыхъ деревьевъ. Прямо на гранитныхъ скалахъ громоздится въ два уступа гранитная крѣпость, окруженная фортами, разбросанными на отдѣльныхъ утесахъ, и сливается съ ними
после третьего звонка, забегали на палубе, кругом ворота, вытягивая якорную цепь, Триест в первый раз показался мне веселым. Скользящие в гавани паруса адриатических барок, полосатые и клетчатые, словно маркизы на итальянских балконах, белые ряды амфитеатром подымающихся домов и за ними извилистая линия дымчатых гор, — все это отражалось в море так нарядно и кокетливо, что я забыл скучную жизнь меркантильного наследника Венеции.
Весь переезд наш по Адриатическому морю похож был на увеселительную прогулку. Ни дождь, ни ветер не мешали любоваться южным воздухом… да, именно любоваться! Кто видел только Балтийское да Немецкое море, тот и представить не может всей прелести Адриатики. Чем ближе подвигались мы к Отрантскому проливу, тем море и небо становились привлекательнее. Албанские горы так и тают в солнечном свете. По яхонтовой поверхности моря разбегаются светлые пятна и разводы, точно белое моаре на синем атласе, а пена от колес парохода брызжет молочным каскадом. Но что за ночи! Небо все в золотом уборе. Звезды горят так ярко, как будто их раздувает кто-нибудь. Вода светится фосфорическим блеском; от пароходных колес летят искры и огненными полосами гаснут за кормою. А в воздухе какая-то теплая влажность. Если бы не опасение познакомиться с южной лихорадкой, то, кажется, целые ночи готов бы просидеть на палубе.
На третье утро пришли мы в Корфу. Я выбежал из каюты взглянуть первый раз на Грецию. И первое впечатление, по крайней мере в живописном отношении, было прекрасное. Огибая маяк, входили мы в гавань. Справа, на песчаных холмах зеленеют виноградники, и темные группы тополей перемежаются бледной зеленью маслиновых деревьев. Прямо на гранитных скалах громоздится в два уступа гранитная крепость, окруженная фортами, разбросанными на отдельных утесах, и сливается с ними
