въ чащѣ олеандровыхъ кустовъ, у самаго подножія Эпирскихъ-горъ, гдѣ по обрывамъ лѣпились мирты и иммортели. Здѣсь нѣсколько нашихъ пассажировъ купалось въ водѣ, горячей какъ щолокъ. Я иодговорилъ человѣкъ пять идти въ открытое море. Что за вода! Она такъ густа и съ такой легкостью поддерживаетъ васъ, что кажется и утонуть въ ней нельзя безъ особаго искусства. Если таковъ и Геллеспонтъ, то неудивительно, что Байронъ переплылъ его.
Когда мы возвращались провести послѣднюю ночь на Oriente, Лутраки принимала воинственный характеръ: на восточиомъ краю деревни расположился пикетъ жаидармовъ, поставилъ при входѣ часовыхъ и двухъ конныхъ выслалъ впередъ на дорогу.
Рано утромъ разбудилъ меня шумъ на нароходѣ; это свозили на берегъ наши чемоданы. Пока мы пили кофе въ станціонномъ домѣ, на площадкѣ появился шумный поѣздъ: пять каретъ, запряженныхъ четверками лошадей, восемь парныхъ каросси или рѣшетчатыхъ телѣгъ и одна большая фура, къ которой прицѣплено было три лошади и двѣ пары муловъ. Сбруя, связанная на живую нитку веревками, безконечиое прилаживанье пастромокъ, безтолковые крики и бѣготня, — все сильно напоминало наши почтовый станціи. Только пестрыя тряпки яркихъ костюмовъ да звучная энергія греческой рѣчи говорили о классической Элладѣ. Погонщики съ крикомъ и бранью кидали въ фуру наши чемоданы, а передъ ихъ шумной толпою, низко опустясь на корточки, сидѣлъ Мустафа и невозмутимо курилъ свою длинную трубку.
Пассажировъ съ билетами перваго и втораго класса пригласили садиться въ кареты, осталныхъ помѣстили въ каросси. Смотритель станціоннаго дома вышелъ спросить, всѣ-ли довольны мѣстами, извощики въ изорванныхъ фустанеллахъ махнули вмѣсто кнутовъ длинными хворостинами изъ олеандровыхъ вѣтвей, и при шумныхъ крикахъ мы двинулись изъ Лутраки.
