Черезъ часъ процессія потянулась обратно отъ воротъ Орта-Капу, почти въ томъ-же порядкѣ. За выступающими журавлемъ пеиками ѣхалъ по-прежнему султанъ на своемъ сѣромъ конѣ, съ тѣмъ-же усталымъ и безстрастнымъ взглядомъ. Но свита шла уже пѣшкомъ, и въ ней вмѣстѣ съ чернымъ и бѣлымъ хранителемъ женской вѣрности шли главные хранители мусульманской вѣры, шеихъ-уль-исламъ и меккскій шерифъ, въ кашемировыхъ халатахъ и чалмахъ, одинъ весь бѣлый, точно какаду, другой съ головы до ногъ зеленый, какъ попугай. Шествіе заключалось десятью освященными баранами, у которыхъ рога были обвиты гирляндами цвѣтовъ. Султанъ сошелъ съ лошади и скрылся въ Воротахъ-Блаженства вмѣстѣ съ баранами. Свита осталась на дворѣ.
Паши и муширы разсѣлись по диванамъ, спиною къ женскому кіоску, и чубукчи разнесли имъ жесминные чубуки, сверкавшіе золотомъ и цвѣтными камнями. Всѣ правовѣрные уста задымились. Неужели-же это представители Турціи! Какъ коровы фараона, всѣ эти сановники неумѣренно толсты или до крайности худощавы. Никогда не видалъ я заразъ такого количества шарообразныхъ животовъ, истощенныхъ желто-лимоиныхъ лицъ, оловянныхъ и неподвижныхъ глазъ. Все это, лишенное широкой шубы и пышной чалмы, въ коротенькихъ сюртукахъ и узкихъ панталонахъ, было до-крайности пошло. A великолѣпное золотое шитье и блестящія алмазами трубки, при этихъ трактирныхъ диванахъ и толпящихся позади слугахъ съ протертыми локтями, представляло жалкую смѣсь богатства и нищенства. Во всей коллекціи этихъ трехбунчужныхъ брюхъ только два лица смотрѣли по-человѣчески: это великій-визирь Решидъ-паша, низенькій старичокъ, съ сѣдой бородою и умными свѣтлыми глазами, да Омеръ-паша, высокій, стройный мущина, который не столько, кажется, участвовалъ въ церемояіи, какъ глазѣлъ на европейскихъ зрительницъ.
Между-тѣмъ передъ султанскимъ кіоскомъ разостлали
