Хочетъ вѣрить Леонъ, что потокъ унесетъ
Быстро вдаль его мрачное горе,
Улыбнется весна… птичекъ хоръ запоетъ…
И воспрянетъ душа на просторѣ!
45 Онъ ударилъ по струнамъ,—но слышитъ въ отвѣтъ
Лишь напѣвы печали, томленья.
Струны шепчутъ: „Рыдай безутѣшно, поэтъ,—
Не насталъ еще часъ избавленья!“
Молча страждетъ Леонъ,—и не выдастъ онъ мукъ,
50 Взоръ людской разгадать ихъ не можетъ…
Тайно скорбь, натянувъ свой губительный лукъ,
Словно демонъ, страдальца тревожитъ.
Въ истомленной душѣ—грусть и муки теперь!
Мысли—море съ бурливой волною!
55 И навѣкъ заперта свѣтлой радости дверь,—
Не повѣетъ, какъ прежде, весною!..
И душа, что когда-то, свѣтла и ясна,
Какъ цвѣтокъ, распускалась безпечно,
Скорбный кубокъ теперь осушаетъ до дна,
60 Что тоской наполняется вѣчно.
Юрій Веселовскій.
Хочет верить Леон, что поток унесёт
Быстро вдаль его мрачное горе,
Улыбнётся весна… птичек хор запоёт…
И воспрянет душа на просторе!
45 Он ударил по струнам, — но слышит в ответ
Лишь напевы печали, томленья.
Струны шепчут: «Рыдай безутешно, поэт, —
Не настал ещё час избавленья!»
Молча страждет Леон, — и не выдаст он мук,
50 Взор людской разгадать их не может…
Тайно скорбь, натянув свой губительный лук,
Словно демон, страдальца тревожит.
В истомлённой душе — грусть и муки теперь!
Мысли — море с бурливой волною!
55 И навек заперта светлой радости дверь, —
Не повеет, как прежде, весною!..
И душа, что когда-то, светла и ясна,
Как цветок, распускалась беспечно,
Скорбный кубок теперь осушает до дна,
60 Что тоской наполняется вечно.
Юрий Веселовский.
