лился: кружится, ныряетъ, плещется-брызжется до самыхъ тучъ; а какъ шипитъ, какъ фыркаетъ—пожалуй, и на небѣ слышно. Дошелъ до него голосъ удалого брата, и онъ полетѣлъ ему навстрѣчу, а самъ гудитъ:
— Береги-ись, замочу-у-у!
Сшиблись братья посреди долины, налетѣли другъ на друга и оба разозлились.
— Ты чего лѣзешь?
— Ничего, самъ ты наскочилъ!
— Только что я тучи прогналъ, а ты ихъ снова тащишь!
— Что жъ, прогони ихъ назадъ, коли силы хватитъ…
И ну возиться! Тащатъ тучи въ разныя стороны, кидаются ими, какъ мячиками. Интересно показалось, смѣются.
Сначала ихъ возня луну забавляла. Нѣтъ-нѣтъ, она и выглянетъ изъ тучи, посмотритъ отъ нечего дѣлать. Да потомъ надоѣло.
— А ну васъ,—говоритъ,—озорники! Съ вами проку не жди,—и спряталась совсѣмъ.
Наконецъ одна туча потеряла терпѣніе и стала жаловаться ихъ матери (той, про которую въ пѣснѣ поется: «вѣтра спрашивала мать»):
лился: кружится, ныряет, плещется-брызжется до самых туч; а как шипит, как фыркает — пожалуй, и на небе слышно. Дошел до него голос удалого брата, и он полетел ему навстречу, а сам гудит:
— Береги-ись, замочу-у-у!
Сшиблись братья посреди долины, налетели друг на друга и оба разозлились.
— Ты чего лезешь?
— Ничего, сам ты наскочил!
— Только что я тучи прогнал, а ты их снова тащишь!
— Что ж, прогони их назад, коли силы хватит…
И ну возиться! Тащат тучи в разные стороны, кидаются ими, как мячиками. Интересно показалось, смеются.
Сначала их возня луну забавляла. Нет-нет, она и выглянет из тучи, посмотрит от нечего делать. Да потом надоело.
— А ну вас, — говорит, — озорники! С вами проку не жди, — и спряталась совсем.
Наконец одна туча потеряла терпение и стала жаловаться их матери (той, про которую в песне поется: «ветра спрашивала мать»):
