— Слушай, и ты не боишься?
— Чего?..
— Да вотъ этого… ребенка… Вѣдь роды, вообще опасная штука.
— Бояться твоего ребенка? — Мягко, непривычно мягко усмѣхнулась она. — Что ты, опомнись… Вѣдь это же твой ребенокъ.
— Послушай… Можно еще устроить все это…
— Нѣтъ!
Это прозвучало какъ выстрѣлъ. Послѣдующее было мягче, шутливѣе:
— А ты правъ: между мужчиной и женщиной большая разница…
— Почему?
— Да я думаю такъ: если бы дѣтей должны были рожать не женщины, а мужчины— они бѣжали бы отъ женщинъ, какъ отъ чумы…
— Нѣтъ, — серьезно возразилъ я. — Мы бы отъ женщинъ, конечно, не бѣгали. Но дѣтей бы у насъ не было — это фактъ.
— О, я знаю. Мы, женщины, гораздо храбрѣе, мужественнѣе васъ. И знаешь: это будетъ превесело: насъ было двое — станетъ трое.
Потомъ она долго испытующе поглядѣла на меня:
— Скажи ты меня не прогонишь?
Я смутился.
— Съ чего ты это взяла? Развѣ я говорилъ тебѣ о чемъ-нибудь подобномъ?
— Ты не говорилъ, а подумалъ. Я это почувствовала.
— Когда?
— Когда переставляли цвѣты, а ты сидѣлъ тутъ на отоманкѣ и думалъ. Думалъ ты: на что она мнѣ — прогоню-ка я ее.
Я промолчалъ, а про себя подумалъ другое: „чортъ знаетъ, кто ихъ сочинилъ, такихъ… Умомъ увѣрена
