— А то какъ же?
— Вотъ этакимъ крысинымъ огрызкомъ?
— Что вы! Мнѣ каждый день приносятъ изъ ресторана.
— Гм… ну, ладно. Вы меня чаемъ угостите?
— Чаемъ… это бы можно, да дѣло въ томъ, что сахару нѣтъ. То есть, не у меня, а въ нашей проклятой мелочной лавочкѣ. Я уже посылалъ, говорятъ, только завтра будетъ.
— Ну, Богъ съ нимъ! Вы знаете какое число?
— 18-е, что ли? — 24-е, пустынникъ вы анаѳемскій — 24е декабря!!! Завтра Рождество, понимаете?
— Да неужели,— пробормоталъ хозяинъ, но смыслъ словъ не вязался съ тономъ, лѣнивымъ и безразличнымъ.
— Ну, довольно мямлить! Первымъ долгомъ, — какъ зовутъ вашу рабыню?
— Горничную? Устя.
— Устяяя! — дикимъ голосомъ заоралъ Береговъ, пріоткрывъ дверь. — Пойди сюда, Устя; здравствуй, Устя. Какая ты красавица, Устя… Пошлетъ же Господь… Устя, сходи и немедленно же приведи парикмахера.
— Постойте, — привскочилъ Кашицынъ. — Зачѣмъ парикмахера?!
— Ну, можно ли быть такимъ недогадливымъ…
— Послушайте, Береговъ, — зашепталъ Кашицынъ, склонивъ къ своему рту ухо Берегова. — Лучше не надо парикмахера.
— Почему?
— Да такъ. Онъ тутъ еще что-нибудь разобьетъ, безпорядокъ надѣлаетъ.
— Тутъ? Вотъ тутъ? Въ этой комнатѣ?! Кашицынъ… Не надо вилять. Въ чемъ дѣло?
— Дѣло въ томъ, что, вѣдь, ему рублей пять платить надо, а у меня…
— Пять? Рубль его обезпечитъ на всѣ праздники.
