Въ тотъ день, когда Талалаевы собрались ѣхать къ больной теткѣ въ Харьковъ, Талалаева-мать нѣсколько разъ говорила Берегову:
— Послушайте! Я вамъ еще разъ говорю—вся моя надежда на васъ. Прислуга—дрянь, и ей ни-по-чемъ обидѣть ребенка. Вы же, я знаю, къ нему хорошо относитесь, и я оставляю его только на васъ.
— О, будьте покойны!—добродушно говорилъ Береговъ.—На меня можете положиться. Я ребенку вреда не сдѣлаю...
— Вотъ это только мнѣ и нужно!
Въ моментъ отъѣзда Кисю крестила мать, крестилъ отецъ, крестила и другая тетка, ѣхавшая тоже къ харьковской теткѣ. За компанію перекрестили Берегова, а когда цѣловали Кисю, то отъ полноты чувствъ поцѣловали и Берегова:
Вы намъ теперь, какъ родной!
— О, будьте покойны.
Мать потребовала, чтобы Кися стоялъ въ окнѣ, дабы она могла бросить на него съ извозчика послѣд ній взглядъ.
Кисю утвердили на подоконникѣ, воспитатель сталъ подлѣ него, и они оба стали рамахивать руками самымъ привѣтливымъ образомъ.
— Я хочу, чтобъ открыть окно,—сказалъ Кися.
— Нельзя, братъ. Холодно,—благодушно возразилъ воспитатель.
— А я хочу!
— А я тебѣ говорю, что нельзя… Слышишь?
И первый разъ въ голосѣ Берегова прозвучало какое-то желѣзо.
Кися удивленно оглянулся на него и сказалъ:
— А то я кричать начну…
