вещей бесхозяйных порывается всякая связь между находкой и овладением, как основанием приобретения ее, вследствие чего, однако же, по замечанию Суворова, становится неразрешимым вопрос о том, на каком основании находчик приобретает право собственности на найденную вещь в случае неявки хозяина за ее получением (Жур. гр. и уг. пр., 1875 г., кн. 2, стр. 150—152). Уже одно это обстоятельство не может не возбуждать некоторого сомнения в том — действительно ли представляется правильным столь абсолютное утверждение о недопустимости нашим законом существования у нас вещей, никому не принадлежащих. Между тем, Победоносцев также утверждает, что потерянные вещи ни в каком случае не могут быть почитаемы вещами бесхозяйными, вследствие чего найденная вещь не может быть присвоена себе нашедшим ее только потому, что она им найдена, и, затем, сделаться его собственностью она может только тогда, когда является предположение, что настоящий собственник ее или отступился от нее, или же что его совсем нет (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 423). Таким рассуждением, однако же, вопрос об основании обращения вещи найденной в собственность находчика не только не разрешается, но в нем самом заключается даже некоторое противоречие, так как, с одной стороны, им отвергается возможность признания потерянных вещей ничьими, а с другой — по наступлении известных условий, напротив, признается возможным приобретение их как ничьих. Сперанский, как-то видно из его объяснительной записки „О содержании и расположении свода законов гражданских“, также полагает, что предмет находки не есть res nullius, но res alterius, только неизвестно чьей, и что вследствие этого право находки есть в существе своем то же, что и самовольное владение и как оно покрывается временем, так и находка покрывается неявкой хозяина в срок по объявлении. Не безынтересным, кроме этого, представляется и вообще взгляд Сперанского на res nullius, выраженный им в этой же записке его, в которой он в объяснение их значения говорит, что res nullius суть или absolute таковые, как имущества никому не принадлежащие, и res nullius relative, как имущества никому не принадлежащие, частно, но принадлежащие вообще государству (Архив истор. и прак. сведений Калачова, 1859 г., кн. 2, стр. 17—18). Последнее объяснение значения res nullius представляется, однако же, вполне искусственным и не представляющим никаких данных для разъяснения вопроса о том — может ли считаться допустимым по нашему закону существование таких вещей у нас. Приравнение, затем, находки завладению хотя и выясняет несколько основание приобретения права собственности на найденную вещь, которая при таком объяснении в момент находки действительно представляется как вещь alterius, но дело в том, что обстоятельство это нисколько еще не выясняет значения найденной вещи по наступлении того момента, когда она обращается в собственность находчика; между тем, как по объяснению Победоносцева, она потому именно и обращается в его собственность, что в этот момент является предположение, что хозяин ее или отступился от нее, или же что его вовсе нет, т. е. является предположение, что она и есть именно или res derelicta или же res nullius. Несмотря на возникновение в этот момент такого предположения, государство, однако же, не предъявляет на нее никаких прав, на том основании, что вещи, никому не принадлежащие, должны принадлежать ему, из чего не может не вытекать то предположение, что государство и не считает такие вещи ему принадлежащими, каковое предположение уже колеблет отчасти утверждение о безусловной недопустимости в силу нашего закона существования у нас бесхозяйных вещей. Кроме этого положения, доказательства неправильности этого утверждения представляет и сам закон. Так, во-1-х, закон пра-
383
ВЕЩИ ТЕЛЕСНЫЕ И ИХ РАЗДЕЛЕНИЯ.
