видно, к разделению самых имуществ, как объектов прав, но никак не к разделению прав на имущества, и ввиду чего ближе к истине представляется мнение Мейера, неправильность которого заключается только в том, что к категории объектов прав следует относить, как мы только что указали, не самые действия, но права на них. Кавелин, напротив, прямо видит в разделении имуществ на наличные и долговые указание на разделение в некоторых отношениях и нашим законом предметов на реальные и нереальные в юридическом смысле или, все равно, конечно на res corporales и incorporales права римского. Такой же взгляд на значение этого разделения, впрочем, еще ранее и решительнее был высказан в нашей юридической литературе Морошкиным, по мнению которого, наш закон, разделяя имущества на наличные и долговые, хотя не прямо, но принимает разделение вещей на телесные и бестелесные или, все равно, на имущества, состоящие в вещах, и имущества, состоящие в правах (О владении по нач. рос. законод., стр. 158). Правильность этого последнего заключения вполне подтверждается и указанием составителя нашего свода законов, Сперанского, который по поводу установленного в законе разделения имуществ на наличные и долговые в его записке „О содержании и расположении свода законов гражданских“ говорит, что имущества суть наличные, или долговые (bona corporalia et incorporalia), причем, далее, он поясняет, что имуществами долговыми считаются все те обязанности, в коих по долгам, по договорам и всякого рода обязательствам состоят к нам другие, а также иски по обидам и ущербам в имуществе (Архив историч. и практ. свед. Калачова 1859 г., кн. 2, стр. 8—12). Ввиду такого ясного и категорического указания на значение разделения нашим законом имуществ на наличные и долговые самого составителя свода законов, нельзя не признать, что разделение вещей, прежде всего, на две главные категории или на вещи телесные и бестелесные, установленное правом римским, должно быть принято и у нас; а затем не может только еще не возникнуть вопрос относительно объема и содержания этой последней категории вещей, ввиду неполного, по замечанию Кавелина, перечисления их, сделанного в 418 и 419 ст. X т. В самом деле, в статьях этих, согласно указанию Сперанского, как имущества долговые, перечисляются следующие: имущества, в долгах на других лицах состоящие, и все то, что нам принадлежит по договорам, заемным письмам, векселям и всякого рода обязательствам, а также иски на других по сим имуществам, каковое перечисление с очевидной ясностью указывает, что к имуществам долговым могут быть относимы по этим статьям, как это объяснил и сенат (реш. 1888 г., № 101), исключительно только различные обязательственные права. Правом римским, напротив, к res incorporales относились вообще все права, как вещные, за исключением только права собственности, так равно обязательственные и наследственные, ввиду чего указание нашего закона, как на res incorporales только на права обязательственные, представляется, очевидно, далеко неполным, но из этого обстоятельства никоим образом, однако же, не следует выводить то заключение, чтобы другие права по нашему закону не могли быть относимы к этой же категории вещей, тем более, что в некоторых других статьях самого закона содержатся указания на такие права, которые сами по себе могут быть предметами юридических отношений. Так, Кавелин относит уже к категории нереальных предметов, могущих быть объектами юридических отношений, так называемые исключительные права пользования, как право литературной, музыкальной и художественной собственности, право на привилегии на открытия и изобретения и право собственности на фабричные рисунки и модели (Права и обязан.,
287
ВЕЩИ, КАК ОБЪЕКТЫ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ.
