и в частности ко вступлению в договорные соглашения. Такими лицами признаются полноправные физические лица, а также и лица юридические; а как эти лица признаются также способными искать и отвечать на суде, то и можно сказать, что волюнтарная подсудность допустима в тех спорах, в которых сторонами являются лица, способные искать и отвечать на суде. Следовательно, волюнтарная подсудность возможна в спорах, как совершенно справедливо заметил сенат (реш. 1884 года, № 96), как между лицами физическими, так и между лицами юридическими, или между теми и другими: волюнтарная подсудность возможна даже и в спорах с казной, что положительно явствует из последних слов 1305 ст., в которой, после указания подсудности по местонахождению казенного управления, постановившего окончательный расчет, говорится; „если в договоре не был назначен для разбора спора другой суд“. Хотя я сказал, что волюнтарная подсудность допустима только в спорах между полноправными физическими лицами, из чего можно, пожалуй, заключить, что волюнтарная подсудность не может быть допущена в спорах, в которых одной из сторон будут малолетние или несовершеннолетние, которые не обладают полной правоспособностью к совершению юридических действий, следовательно и способностью вступать в договорные соглашения самостоятельно; но, так как, малолетние имеют полноправных представителей в лице опекунов, которые признаются способными заключать договоры, искать и отвечать на суде за малолетних, а несовершеннолетние могут и сами вступать как в договорные соглашения, так искать и отвечать на суде с ауторизацией их попечителей, то и нет основания не допускать применения волюнтарной подсудности в спорах между этими лицами, так как я уже сказал, что подсудность эта может быть допущена в спорах между теми лицами, которые признаются законом способными искать и отвечать на суде. Не так разрешается вопрос о допущении волюнтарной подсудности в этом случае в рассуждениях, приведенных под 228 ст. На основании этих рассуждений следует заключить, что волюнтарная подсудность не может быть допущена в спорах, в которых участвуют опекуны или попечители. Но, во-первых, попечители и не могут самостоятельно являться стороной в в деле, так как несовершеннолетние сами признаются способными искать и отвечать на суде; а во-вторых, мотив, приведенный в рассуждениях, на основании которого применение волюнтарной подсудности не следовало бы допускать в спорах, в которых участвуют опекуны или попечители, вовсе не юридический. Мотив этот — боязнь составителей устава в этом случае злоупотреблений со стороны опекунов или попечителей. Но вряд ли недопущение волюнтарной подсудности в спорах, в которых участвуют опекуны или попечители, может служить достаточной гарантией для предотвращения злоупотреблений с их стороны; следовательно, и этот мотив рассуждений нисколько неубедителен, и потому лишен достаточного основания. Не допустить применения волюнтарной подсудности в этих случаях представляется невозможным еще и потому, что, как совершенно справедливо заметил Гольмстен (Журн. гражд. и угол. пр. 1884 г., кн. 2, стр. 81), договор о волюнтарной подсудности, как и всякий другой договор, должен считаться обязательным не только для самих лиц, его заключивших, но также и для их универсальных и сингулярных правопреемников, из какового положения, само собой, вытекает то заключение, что в случаях заключения договора, о подсудности правопередатчикам кого-либо из малолетних тяжущихся, применение волюнтарной подсудности, в силу пророгационного договора, должно быть допущено безусловно. На основании этого же положения следует также признать, что применение волюнтарной подсудности должно быть допускаемо и в случаях участия в деле
192
Ст. 227—228.
